всё фигня, кроме оживших пирожков с капустой
Название: Картина мира
Автор: Санастезис Нёкл
Бета: Cordy Laer
Перийнг: Лестрейд/Майкрофт
Жанр: romance, detective
Размер: макси
Рейтинг: мягкое R
Статус: дописан, на бетинге
Дисклаймер: не извлекаю ничего кроме удовольствия и головной боли.
Саммари: однажды к инспектору Лестрейду заявляется мистер Холмс и сообщает, что будет с ним жить. Что сделает Лестрейд и чем всё это закончится?
Предыдущие главыЧитать: 1-4 главы | 5-7 главы | 8-11 главы | 12-14 главы | 15-17 главы | 18-22 главы | 23-26 главы | 27 глава | 28 глава | 29 глава | 30 глава | 31-32 главы
БлагодарностиБлагодарности: Марку Гэтиссу за то, что он такой офигенный. ну и за Sherlock'а тоже спасибо, но в основном за то, что он офигенный; Гревзу за то, что он такой красава; -сирин- (aka luminoso), за то, что она умеет мотивирующе существовать; нет таких слов, чтобы передать благодарность Джорджи Д., за терпение и крепкую биту, и Корди за то, что она была рядом не смотря ни на что.
Предупреждения/примечанияПредупреждения/примечания:
1) так как автор не смотрел второй сезон, соответственно, AU.
2) у автора очень плохо с придумыванием имён. он берёт первое, что пришло в голову, но почему-то оказывается, что это имя уже кому-то принадлежит. так что если вам кажется, то вы уже где-то слышали такую фамилию - скорее всего так и есть. все остальные совпадения на совести ноосферы.
3) у братьев Холмс разница в двенадцать, а не семь лет. сделаем вид, что это BBC-AU.
4) шпионский слэнг позаимствован у Ле Карре, спасибопутинузаэто.
5) название второй части отсылка к этой песне:
6) Simply Human - Просто человек. Название 4 части... Ну да, английское название это моветон, но меня очень вдохновляла песня Morgan Taylor Reid – Simply Human, а фантазия на названия у меня столь же хороша как и фантазия на имена. Послушать можно тут
Главы 33-35Глава тридцать третья
Майкрофт исчез из дома рано утром. Грег сквозь сон слышал шипение сковородки и щелчок электрочайника, а прямо перед тем, как хлопнула входная дверь, – почувствовал прикосновение губ к виску.
Побег Холмса, а иначе это Лестрейд назвать не мог, означал, что провожать Вэнди на вокзал придется ему. Та молчала всю дорогу, не отвечая даже на вопросы Эль, и Грегу было крайне неловко. Он убеждал себя, что всё правильно сказал накануне и ему не за что извиняться, но всё равно не мог отделаться от лёгкого чувства вины и досады.
На перроне их ждал Шерлок, один, без Джона, что с нескорых пор Грег считал дурным знаком. Детектив был особенно серьёзно-хмурым и даже подавленным и долго что-то говорил матери, один раз оглянувшись на Лестрейда. Это нервировало.
– Пап.
– Хм?
– Холмсы странные.
– Добро пожаловать в клуб.
Диктор объявил об окончании посадки. Миссис Холмс обняла сына и слегка стукнула ему по лбу. Шерлок клюнул её в щеку, по его лицу скользнула быстрая, но полная нежности улыбка, и он поспешил к выходу, не оглядываясь.
– Миссис Холмс?
Она подняла на него спокойный, ничего не выражающий взгляд.
– Простите, что всё так вышло. Я не хотел вас обидеть.
– Я всё сделала правильно, и не вам меня судить. - Мама Холмс гордо вздёрнула подбородок, потом посмотрела на Эль. – Ещё посмотрим, что получится у вас. – Должно было прозвучать как угроза, но слишком отчётливо Грег услышал в её тоне тайное, безнадежное желание получить второй шанс.
– Посмотрим, – откликнулся он, тепло улыбнувшись ей на прощание.
Поезд давно скрылся из виду, а Лестрейд всё стоял на платформе и пытался как-то осмыслить всё произошедшее за эти несколько дней, маму Холмс, их разговор.
Он не мог её осудить или сказать, что она ошиблась, потому что родительские просчёты из раздела тех, которые проявляются только спустя годы и годы. К тому же, чем старше мы становимся, тем сложнее их признать. Слишком болезненное разочарование, слишком острое сожаление, так что остается цепляться за сложившийся образ и убеждать себя: ты сделал всё, что было в силах. И только надеяться, что дети, вопреки всем ошибкам и промахам, вопреки растерянности и беспомощности, которые время от времени охватывают каждого родителя, выросли хорошими людьми, умеющими сострадать и способными понять и простить.
– Эль.
– Хм?
– Пойдём, купим большую пиццу с ананасами.
– Я же ещё наказана? – удивлённо переспросила она, шагая спиной вперёд, чтобы смотреть на отца.
– Наказана, но тебе же нужно что-то есть. – Девочка улыбнулась и взяла его за руку. – Только, главное…
– …не говорить Майкрофту!
Где-то вдалеке раздался гудок паровоза.
***
Грег поймал себя на мысли, что как никогда понимает Шерлока, и это пугало.
Ему было скучно. Невыносимо, одуряюще скучно. Он пытался читать, но спустя десяток страниц уже не мог вспомнить, о чём было начало. Он пытался заняться уборкой или домашними делами, но вещи выпадали из рук, он забывал о стиральной машине и обкромсал шиповник так, что несчастный куст стал похож на саженец из Хиросимы. Кажется, миссис Дуглас готова была вообще не выходить из дома, только бы не видеть эти жалкие обрубыши.
К телевизору он решил не приближаться, когда заметил, что ругается с диктором и задаёт вопросы ведущему прогноза погоды.
Эль старалась лишний раз не попадаться отцу на глаза. Он то пытался увлечь её разговором, то резко вспоминал о наказании и отправлял обратно к учебникам, то начинал что-то невразумительно хрипеть о том, какая она чудная девочка и как он её любит, и что бы ни случилось… Ты вообще-то наказана, марш в свою комнату! Элизабет облегчённо вздыхала и закатывала глаза.
Весь день он только и делал, что ждал. Ждал короткого сообщения «еду», после которого можно спуститься, и сесть на ступеньки, и уставиться на дверь. Нет, вскочить и заметаться по гостиной, потому что что это вообще такое! Как так можно! Он бы ещё тапочки в зубы взял! Или броситься в кухню и изобразить бурную деятельность по приготовлению ужина, и не прислушиваться, стараясь среди всех звуков вычленить щелчок замка, конечно нет. Он так занят, что даже и не обратит внимания на какую-то там дверь.
Так что Майкрофта по вечерам встречала Элизабет. Вот у неё-то не было никаких проблем. Она могла и повиснуть на локте, и выхватить зонтик, чтобы в очередной раз помахать им как шпагой, и тараторить, спрашивая одновременно обо всём на свете. А потом унестись наверх, решив, что приветственный ритуал исполнен, или получив напоминание о приличиях от отца.
Когда дверь детской закрывалась, а Холмс вешал пальто на крючок, наступал особый момент. Проверка связи, шутил про себя Лестрейд.
«Я пришел», кивал Майкрофт.
«Я ждал», улыбался Грег.
Короткое рукопожатие и, если день был особенно скучным, быстрый поцелуй куда придется.
А потом неделя отстранения закончилась, и Эль снова начала ходить в школу. В первый же день Грег понял, что ещё немного – и он точно начнёт сходить с ума. Так что когда позвонила Донаван, он был готов расцеловать телефон, несмотря на то, что новости были не самыми хорошими.
Ему нравилось бывать в квартире Салли. Зеркало в прихожей почти полностью заклеено желтыми стикерами с напоминаниями, предупреждениями, требованиями и угрозами. По этим запискам Грег отслеживал, как развиваются отношения Донаван и Андерсона: с каждым разом всё больше и больше бумажек были написаны почерком Пола, а Салли только ставила забавные рожицы и вяло огрызалась. Если не проходить в комнату, задержаться подольше у этого зеркала, вчитываясь в бумажки, можно заметить, что так они ведут своеобразную переписку.
Сама квартира была маленькой: спальня, ванная и крохотная «гостиная», которую от кухни отделял только стол. Как-то раз Донаван призналась, что больше всего её расстраивает отсутствие балкона.
Может, из-за маленьких размеров, может из-за стикеров, которые были не только на зеркале, но и на мебели, посуде, шкафах, одежде и даже продуктах, а может, из-за живого беспорядка, который только придаёт очарования, квартира казалась ему очень уютной. Такой, чтобы утром выбегать впопыхах, а вечером возвращаться, едва переставляя ноги. Он не мог точно объяснить, но было чувство, что сама квартира, как верный питомец, ждала хозяина.
– Жена Андерсона забрала дом?
– Нет. С чего вы взяли?
– Почему тогда он переехал к тебе, а не наоборот?
Салли пожала плечами с видом «а я почём знаю?».
– Ладно, к делу. Уж не знаю, как эта твоя Лером всё-таки добилась суда...
– Да известно как.
– Ты на что намекаешь?
– На то, что она была лучше в своём выпуске, а не то, что вы подумали.
– Туше. Итак?
Салли достала из папки фотографии и выложила их в ряд.
– К убийству Меллисы его не привлечь: вышел срок давности. – Она перевернула крайнее фото. – Два дела закрыты, одно – с той безумной старухой, другое признали самоубийством.
– Самоубийством? Самоубийство в десять лет?
– Инсулин был замаскирован отравлением другим веществом. Родители разводились, напряженные отношения с одноклассниками, все дела.
Два снимка перекочевали на другой край стола.
– Его имя упоминается в списках по делу всего три раза, не считая «наших» девочек. И только вскользь, просто список, с кем родители или ребёнок имели даже кратковременный контакт, так что, сами понимаете, никаких опросов. Ещё в трёх делах он не фигурирует ни в каком виде.
– Хорошо. Что с последними жертвами?
– Главный и единственный свидетель всё ещё в коме, и неизвестно когда ей станет лучше.
Лестрейд нахмурился и почесал висок.
– Дальше.
– Наша главная улика – его признание. Именно его-то Лером и будет пытаться оспорить в первую очередь. Слушание назначено на послезавтра, если она проиграет, то дело в шляпе, если выиграет… Если она выиграет, то нам придется несладко. У нас будет несколько дней перед следующим заседанием на то, чтобы горячо молиться за здоровье Тирзы Штайнер и мазать задницы вазелином… Ой, то есть я хотела сказать…
Грег поперхнулся.
– Салли?
– Я ни на что не намекала! Честно!
– Салли, прекрати!
– Как скажете, сэр.
Впервые за всё время знакомства Грег наблюдал, как сержант Донаван, его резкая и несдержанная сержант Донаван, медленно заливается краской, и сам он чувствовал, что ещё немного – и тоже покраснеет.
– О, боже. – Она закрыла лицо руками и всхлипнула. – Не могу выкинуть из головы.
– Сержант Донаван! Вы же сержант, а не выпускница воскресной школы!
– Я знаю, сэр, правда. Кто бы мог подумать, что я… Но стоит мне представить… Вы и… – Она хрюкнула и прикусила кулак.
Лестрейд принудил себя не двигаться, хотя его раздирало от желания сбежать или хотя бы провалиться в ад прямо сейчас.
– Салли…
Она отняла руки и выпрямилась, разгладила салфетку на кофейном столике и откашлялась.
– Всё. Всё, я в порядке, это больше не повторится, просите, сэр.
– Это что, действительно, так… Так странно?
– Что именно?
– Всё.
Салли немного замялась перед ответом, затем решительно вздохнула, как человек, который собирается поставить все точки на i.
– Я могу говорить свободно?
– Валяй, – Грег откинулся в кресле.
– Это неожиданно, как-то очень не свойственно тебе. Я никогда не думала, что ты можешь играть за обе команды, но дело даже не в этом. Нет, серьёзно, псих-старший? Или вся дурь традиционно ушла в младшенького? Или нет, ты поехал крышей и желаешь себя окружить психами и на работе, и дома. У тебя психозависимость.
– Поверь мне, дури в них обоих предостаточно. И это ты ещё не видела их мамашу!
– Даже так? Знакомство с родителями? А я вот до сих пор Андерсона-старшего в глаза не видела. Главное, что я не могу понять, – как? Как всё это началось? Кто первый подкатил? Кто заявился с букетом алых роз и предложением отужинать?
– Вообще, всё началось со склада. То есть, с блинчиков. Нет, с погони. Или с колеса обозрения? Если смотреть глобально, то во всём виноват Шерлок.
– Ну это-то основа основ. Но кто первый из вас это начал?
– Он. Нет, я. Это же я его поце… Но если бы он не заварил кашу с кузенами… Правда, потом я попросил его помощи и... Я… Салли, я не знаю. Я не знаю, как это вышло.
Он представил себя спустя двадцать лет. Вот они живут вместе с Майкрофтом, в его доме, – представить это было пугающе легко. Он просыпается с ним, завтракает, читает, смотрит телевизор. Сознание за считанные секунды нарисовало перед ним продуманную до мельчайшей детали картину. Картину, в которой Майкрофт есть везде, в каждом моменте его жизни, в любой точке его представления о мире, как какой-то ангел, на крыльях парящий над плечом, везде и всюду и всегда. И от этой мысли стало неуютно, будто бы он перестал принадлежать самому себе, будто он превратился в двуглавое чудовище, неразрывное со своей половиной.
– Грег? Сэр?
– Прости, задумался.
– Нет, это вы простите. Я всё-таки лезу не в своё дело. Давайте я заварю ещё чаю и продолжим работу?
– Конечно, спасибо.
Он потёр шею и помассировал виски. Телефон призывно зажужжал.
«Посол Швейцарии подаёт в отставку! Я почти готов поверить в бога».
«Я куплю большую бутылку колы».
«Две! Великий день достоин великого празднества».
– Хорошие новости? – спросила Салли, переставляя кружки с подноса.
– Не могу сказать: государственная тайна, – ответил он, даже не пытаясь стереть улыбку с лица. От гнетущего чувства не осталось и следа, и Грег списал его на простую усталость от безделья.
– Итак, слабые звенья мы выяснили. Теперь проверим на прочность сильные.
***
Можно считать мытьё посуды своеобразной техникой медитации. Намылить, смыть, протереть, намылить, смыть, протереть, намылить… Говорят, Агата Кристи придумывала свои лучшие сюжеты, когда мыла посуду. Но рутинная работа не помогала вырваться из повторяющегося в голове разговора. Против воли, Грег всё прокручивал и прокручивал то, о чём заговорила Элизабет в машине по дороге домой.
– Пап, а ты прочитал то письмо? – Вопрос прозвучал неожиданно, спустя долгие минуты сосредоточенного молчания.
– Какое? Куда он едет, прид?.. Кхм. Какое письмо?
– Которое тебе написал твой друг, который уже умер.
– Почему ты спрашиваешь?
Элизабет открывала и закрывала молнию на рюкзаке – вжик-вжик, вжик-вжик, – затем сцепила пальцы и уставилась на них.
– Джу написала мне письмо.
– И ты тоже боишься его прочитать?
– Ну что она может мне сказать? – Девочка так карикатурно всплеснула руками, что Грег прыснул и тут же замаскировал смех кашлем.
– Извиниться?
– Она выбрала не меня! Она меня бросила! Я не могу её простить! – Эль отработанным движением придержала бардачок, готовый отвалиться на повороте.
– А если она осознала свою вину и хочет загладить её?
– Это всего лишь слова, – неожиданно серьёзно и грустно произнесла она. – Говорить можно всякое. Важно, что ты при этом делаешь.
Грег ничего не сказал, потому что был с ней согласен, и до дома они доехали в молчании. Удивительно, какие точные и ясные мысли иногда высказывают дети, подумал он, и как эти мысли отзываются во взрослых.
– Грег, эта тарелка уже чистая.
– А?
– Я говорю, – Майкрофт повернул кран, – эта тарелка уже чистая. Ты намыливаешь её в пятый раз. О чём задумался?
– Да, так, ни о чём.
Майкрофт кивнул с видом «твоё дело» и отошел.
– Думаю приготовить завтра джамбалайю. Как ты на это смотришь?
– Я не знаю, что это.
– Попробуешь. Что с делом Дональда-Стивенсона?
– Скверно. С делом скверно. Но посмотрим, как пройдёт первое заседание.
Грег сел за стол, сложил руки и застыл. Майкрофт едва слышно двигался по кухне: скрип дверцы, звяканье стекла, плеск воды, негромкий звук, с которым чайник опускается на поставку.
Он вздрогнул, когда почувствовал пальцы в волосах, и поднял на Майкрофта рассредоточенный взгляд. Ладонь скользнула по шее, вниз, по плечу и руке, и замерла на его ладони, затем вернулась к чашке с чаем. Обычная такая чашка: тонкий белый фарфор, ободок под золото сверху. Кажется, она была из сервиза, возможно, даже свадебного, он не помнил.
Лестрейд раскрыл ладонь, и Майкрофт отдал ему чашку. Чай был горячий, обжигал язык до секундного онемения, и несладкий, с лёгким привкусом шиповника. Майкрофт подвинул стул, и они пили из одной чашки, маленькими глотками, чтобы хватило надолго.
– Скажи мне.
Взгляд Грега стал загнанным, он весь напрягся, будто собрался сорваться и убежать, но затем расслабился и равнодушно произнёс:
– Не могу прочитать, – он больше ничего не уточнил, словно для Майкрофта этого было достаточно. – Это значит прощание. Это значит признать, что его действительно больше нет, нигде, навсегда. – Он сделал долгий вдох, как перед прыжком в воду. – Я не смогу ему ответить, не смогу согласиться или возмутиться, не смогу ему ничего сказать. А пока я могу делать вид, что он сидит в кресле, в своём доме в Сандерленде и читает Сьюза кому-нибудь из внуков. Делать вид, что мне нечего ему рассказать, но я могу, в любой момент, если захочу.
Майкрофт ничего не сказал и, в общем-то, Грегу не стало легче от этого признания, но появилось странное чувство… Из тайны, которая жгла и давила, из слабости, за которую он корил себя, это признание превратилось в факт, в данность. Из чего-то постыдного, интимного, о чём знал только он, во что-то обыденное. Он боится прощаться, боится терять, будто каждый покинувший его человек приближает к тёмной бездне одиночества – он знал это и раньше, но теперь Майкрофт тоже знает, и из этого ушла трагичность, ушла боль.
Чай давно закончился, но они продолжали сидеть. В тишине, едва касаясь друг друга кончиками пальцев.
– Возможность попрощаться, – задумчиво произнёс Майкрофт. – Не так уж и плохо. Я бы хотел иметь возможность попрощаться с отцом.
Грег кивнул, отчётливо понимая, что сейчас Майкрофт переживает то же самое, что и он несколько минут назад.
Вытащить мифического, пугающего Минотавра из его лабиринта на свет и выяснить, что он не так уж и страшен и велик, и двоих вполне достаточно для победы над ним, – может, это и означает «разделить горе»?
***
Судья мистер Макнейер был стар, зануден и любил только пирог из ревеня, который готовила его жена, причём гораздо больше самой миссис Макнейер. Никогда не отличавшийся большим сердцем, после тридцати с лишним лет работы в суде он мог бы получить звание магистра равнодушия. Убийца так убийца, дети так дети, сумасшедший так сумасшедший. Всё, что его волновало, – лишь бы не разболелись артритные колени, да выступления были не слишком эмоциональны. Крикливые, подвижные адвокаты и пафосные прокуроры его раздражали, как яркий свет раздражает крота.
В полной тишине он прошествовал в зал, покряхтывая, взгромоздился на свой трон и только тогда обратил к собравшимся свой рыбий взгляд.
Зеваки, студенты-юристы, студенты-криминалисты, свидетели, потерпевшие и те, кто заглянул случайно, – всех их было легко вычислить, все они были на одно лицо. Присяжные, хоть и сидели отдельно, относились всё к той же привычной серой массе статистов. Юнец-прокурор, вроде, племянник старика Спаттерса. Или внук? Да нет, племянник, своих-то детей у него нет. Макнейер прищурился, вглядываясь в юношу. Сутулится, руки за спиной, дрожат, должно быть, на столе беспорядок. "Долго не протянет", с секундным довольством подумал судья и перешел к стороне защиты. Подсудимый, – у него что-то там с фамилией занятное, – улыбался, оглядывая зал и людей, но это нормально, это они часто так делают. Адвокат тоже улыбалась, но смотрела строго на него. Совершенно определённым образом улыбалась. Он нахмурился, глядя ей прямо в глаза, и улыбка тут же исчезла, сменившись строго-деловым, сосредоточенным выражением. Шустрая девочка.
Макнейр окинул зал и лениво кивнул приставу. Тот едва добрался до середины протокола, как дверь приоткрылась и в зал скользнул мужчина. Он, не глядя ни на кого, как делают люди, сами смущённые своим опозданием, пробрался к самой последней скамейке и сел. Стоило приставу возобновить чтение, сбившееся на мгновение, когда скрипнула дверь, как опоздавший снова поднялся, на этот раз приковав к себе гораздо больше взглядов, и прошел к первой скамьей, усевшись прямо за прокурором. Тот обернулся к нему и вздохнул с явным облегчением, даже выпрямился, но, заметив краем глаза сторону защиты, снова сгорбился.
Макнейр неодобрительно покряхтел, и пристав, спохватившись, продолжил. Что ещё за выскочка посмел так себя вести в его зале суда, в его присутствии? Не репортёр, иначе мальчишка не обрадовался бы его появлению, не свидетель, слишком уверенно чувствует себя в суде, несмотря на заминку. Старший коллега? Нет, если бы так, то Макнейер знал бы его, хотя бы в лицо. Скорее кто-то связанный непосредственно с этим делом.
Он взглянул в бумаги, лежащие перед ним. Не криминалист и не рядовой полисмен. Мистер Макнейер довольно хмыкнул. Точно, как он не догадался сразу: детектив. Он же читал, этот, как его? Лестрад? Лейстред? Посмотрим-посмотрим, что выйдет.
Пристав окончил чтение. Макнейер удобнее устроился на своём троне и приготовился к вступительному слову стороны обвинения.
Всё шло по плану. Лером поправила парик и мимолётно поморщилась. Отвратительный атавизм, уродливый и портящий причёску.
Всё шло по плану. Спаттерс выступал неплохо, соблюдая все каноны ораторского искусства и психологии общения с толпой. Ботан. Это хорошо, ей особенно нравилось уделывать ботанов, которые так мило-мило следуют правилам. Правила для хлюпиков.
Сегодня всё было идеально. Состав присяжных – мужчин больше, чем женщин, – безучастный старикашка Макнейер, полный зал зевак, где было легко замаскировать своего главного свидетеля. Даже выходка инспектора играла ей на руку.
Её очередь. Оливия грациозно поднялась с места. Она кожей чувствовала взгляды, и каждый из них придавал ей сил, всё внутри пело, трепетало от предвкушения и восторга, предвкушения победы. Голос звенел от почти не наигранной страсти, сознание подмечало малейшие изменения в настроении присяжных. Они загипнотизированы ею, покорены.
– Это всё, о чём я прошу вас! – закончила она и медленно направилась к своему месту, зная, что каждый из присутствующих провожает её взглядом, что никто не остался равнодушным.
– Вызывается первый свидетель… – заученно произнёс пристав.
Вопросы и ответы, даже протесты шли как по расписанию. Пустые свидетели, которые не стоили ничего, но явно заставили мальчишку подёргаться. Мелкие стежки в большом полотне, можно даже не напрягаться. Как в хорошем поединке – сначала измотать противника.
Лестрейд что-то подозревает. Можно было ожидать, хорошая собачка, чует, кого сейчас поджарят. Лером позволила себе уставиться на него и, дождавшись пока их взгляды пересекутся, ухмыльнуться. Чуешь, легавая, чуешь. Инспектор не изменился в лице, ничем не выдал своего удивления и растерянности, но её не обманешь.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается миссис Алисия Олдридж.
Барнаби Спаттерс вздрогнул, когда инспектор позади него выругался, и удивлённо оглянулся. Он не понимал, почему с каждым свидетелем инспектор злился всё сильнее, а лицо мисс Донаван темнело. Вроде, всё идёт нормально? Свидетели не представляли опасности для подсудимого, они не говорили о его вине. Хотя несколько коллег упирали на то, сколько жизней он спас и каким высококлассным профессионалом был, но это не произвело на присяжных особого впечатления. Профессионал или нет, его вина несомненна, так почему же инспектор так нервничает?
– …был безэмоционален и почти груб. Было заметно, что ему всё равно. Он задал нам два или три вопроса.
– Какого чёрт она творит? – снова зашипел инспектор. – Почему она выступает на стороне защиты?
– Она на нашей стороне, – поправил Барнаби. – Она свидетель обвинения.
Мисс Лером закончила и прошла к своему столу. Барнаби широкой уверенной походкой приблизился к месту, где сидел свидетель, потом встал вполоборота к присяжным, показывая, что выступает для них, специально для них раскрывает истину. Его вопросы в точности воссоздали картину того, как пропала Лили, провели нити, соединяющие её с подсудимым. Когда он возвращался к своему месту, выражение гнева и отчаянья на лице инспектора сбили его с толку.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается мистер Роберт Бантинг.
Барнаби углубился в бумаги, лишь краем уха слушая допрос. Очевидно, что линия защиты беспорядочная и не спланированная. Видимо, адвокат понимает, что у этого дела нет ни шанса, поэтому не прилагает усилий. Такое поведение возмущало Барнаби: его дядя всегда говорил, что надо биться до последнего!
– …он угрожал… давление… только из-за страха…
Когда что-то острое впилось под лопатку, Барнаби вскрикнул так громко, что все в зале затихли на мгновение и посмотрели на него. Он с негодованием обернулся к инспектору.
– Протестуй, сопляк, она же нас сделает.
Он нахмурился и дёрнул плечом. Сопляк? Старый дурак, наверное, мозги пончиками заплыли.
– У защиты всё, Ваша честь.
– У обвинения нет вопросов.
Наступила небольшая заминка.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается миссис Саманта Брекенбери.
На этот раз не сдержалась мисс Донаван. Её… высказывание прозвучало так громко, что мистер Макнейер застучал молотком и пригрозил удалить её из зала суда.
Бога ради, почему они так дергаются? У них же есть признание.
– Миссис Брекенбери расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с мистером Дональдом.
Салли сжала пальцы в кулак. Они были ледяными, словно она была недельным трупом, выловленным в Темзе. Брекенбери на месте свидетеля выглядела ещё более неживой.
– Моя семья содержала приют, в котором росли Харви и его сестра.
Её голос был похож на плеск воды: спокойный и размеренный. Она рассказывала о жизни этого больного человека так, словно раскладывала несложный пасьянс, и дрогнула, только когда говорила о ссоре между её отцом и Дональдом. Дрожь была незаметна для обычного человека, но не для того, кто жизнь положил на то, чтобы различать ложь и желание скрыть правду.
– Вам известно, почему они поссорились?
– Нет.
Вот опять. Салли не могла описать это словами так, чтобы в конце концов не почувствовать себя как псих. Это не было чутьё в чистом виде, просто что-то вроде обострённого восприятия и знания, что нужно слушать и куда смотреть. Незаметное движение нижней губы, будто она хотела прикусить её, но одёрнулась. Тихий вздох, чуть более быстрый и поверхностный, чем обычно. Пауза длиннее на долю секунды.
В зале стало тихо, как перед грозой. Лером отступила на пару шагов назад, повернувшись в три четверти к присяжным. Она продолжала молчать, словно по специальному прибору отсчитывая возрастающее напряжение. О да, подумала Салли, она действительно не зря была лучшей ученицей.
– Это правда, что ваш отец принуждал Харви к сексуальным отношениям с тех пор, как ему исполнилось семнадцать?
Ещё секунду всё было в оцепенении, а затем зал взорвался движением и звуками. Макнейер бешено стучал молотком, пытаясь призвать людей к порядку.
Женщина, сидевшая на месте свидетеля, казалась изваянием, соляным столбом, в который обращаются грешники. Он смотрела на Лером в упор, но вряд ли видела её.
– Вы можете подтвердить, что ваш отец совершал действия насильственного характера в отношении Харви? – с нажимом повторила Лером.
– Протестую! Нерелевантно! Возможные преступления в отношении мистера Дональда не являются предметом этого суда.
Опомнился, идиот.
– Адвокат, объясните суть вопросов.
– Ваша честь, я пытаюсь показать, что мой клиент в силу специфики своей психики, о которой нам говорили эксперты-психологи, податлив к чужому влиянию. А, как мы уже выяснили, некоторые представители Скотланд-Ярда любят влиять на тех, кто попадает к ним по недоразумению.
Барнаби рухнул на стул и застыл, приоткрыв рот. Салли было даже слегка жаль его, но только очень, очень слегка. Кто-то сегодня точно очень много выпьет, зато запомнит этот урок до конца своей практики.
– Продолжайте, – прогаркал Макнейер.
– Миссис Брекенбери…
– Я ничего не знаю. Мой отец был уважаемым и благородным человеком.
Даже если бы она сейчас вскочила и вытащила из своей кошмарной крошечной сумочки фотографии, на которых её отец и молодой Харви занимаются сексом в полной сбруе для садо-мазо, даже тогда они проигрывали бы в убедительности её тону.
Салли посмотрела на присяжных и снова выругалась. Но в глубине её сознания, погребённое под отвращением, злостью и безнадёжностью, тлело восхищение. Всего несколькими словами Лером подвела обоснованное сомнение под признание и резко изменила позицию присяжных. Теперь для них Дональд не был монстром, он сам превратился в едва ли не в невинную жертву.
Они проиграли.
Она боролась с этой мыслью, выстраивая новые линии защиты, мысленно составляла список того, что ещё можно сделать, потому что она не сдастся до той секунды, пока Дональд без наручников не переступит порог здания суда. Но правда в том, что ещё глубже, чем восхищение перед Лером, в ней сидело знание, отдающее гнилым и кислым на кончике языка: они проиграли.
***
Лестрейд не помнил, как попал домой. Всё, начиная с того момента, как он вырвался из зала суда, было скрыто красноватой пеленой бешенства. Салли пыталась его перехватить, что-то сказать, но он пронёсся мимо. Следующее, что он помнил, даже не помнил, а скорее, о чем смутно догадывался по гадостному вкусу во рту, – затхлый подвал бара, пахнет кислым, пара клиентов в дальнем углу, у бармена обломанные ногти, а виски почти прозрачный. Ему хватило мозгов не садиться за руль, у таксиста был ирландский акцент. Он запомнил мелочи, изо всех сил сосредотачивался на них, лишь бы не утонуть в багровом зареве, которые окружало его.
Фонарь в дальнем конце улицы разбит, миссис Дуглас обязательно будет брюзжать из-за этого. Элизабет опять бросила ботинки как попало, сколько раз можно ей повторять! Лестрейд споткнулся и, не сдерживаясь, выругался.
Свет резко ударил по глазам, заставив Грега заморгать. Майкрофт стоял на нижней ступеньке и всем своим видом воплощал неодобрение.
– Отвали.
Он кое-как стянул ботинки и, не раздеваясь, прошел в кухню. Проточной водой не удалось смыть вкус паршивого спиртного, а от молока стало только хуже: к горлу подкатила тошнота.
– Не хочешь объяснить?
– Серьёзно – отвали. Меня и так три часа секли во всех позах, только тебя ещё не хватало.
– Как пожелаешь, – процедил Майкрофт и вышел.
Грег сжал голову ладонями.
Бешенство и бессилие текли по венам вместе с кровью, наполняли лёгкие вместо воздуха. Он застыл, закрыл глаза, пытаясь успокоиться, пытаясь не поддаваться ни тому, ни другому. Есть выход, ещё не всё потеряно, они обязательно найдут выход, но на каждое слово надежды в ушах звучали другие слова. Каркающий голос судьи, шипение адвокатши, блеянье салаги-прокурора, шепотки людей в зале и – Брекенбери.
Так не может быть. Так не должно быть. Убийца не должен остаться на свободе. Неправильно, это так невыносимо неправильно. И ни малейшего понятия, как всё исправить.
Надо было расслабиться, но он боялся, что если хоть на мгновение ослабит сведённые мышцы или утратит сосредоточенность, то бушующие чувства пробьют огромную дыру у него в груди.
– Пап?
– Иди спать. Уже поздно.
– Я тебя ждала. – Эль неуверенно шагнула, протянув руку.
– Иди спать, – резко повторил Грег. Он стоял спиной к дочери, прикрыв глаза, сосредоточившись на том, чтобы не сорваться, не разнести всё к чертям собачьим, выплёскивая чувства на окружающих.
Элизабет вздрогнула всем телом, но не сдвинулась с места.
– У тебя что-то случилось?
– Вам лучше послушаться отца, – мягко произнес Майкрофт, шагнув из темноты гостиной в коридор.
– Нет, я останусь. – Девочка упрямо встряхнула волосами.
– Иди! Спать! – Грег выдохнул и, тщательно контролируя голос, повторил: - Иди спать, мышонок, всё хорошо. Иди спать. Майкрофт, уведи её!
Бросив на Майкрофта рассерженный взгляд, она бросилась наверх и оглушительно хлопнула дверью. Грохот слился со звоном: одной тарелке не посчастливилось подвернуться под руку. Грег уставился на осколки почти удивлённо.
Комнату заливал закатный свет, она тонула в нём, и сам он был до самой макушки заполнен багровым, едким пламенем. Неслышно и плавно, словно призрак, Майкрофт приблизился к нему и мягко провёл ладонью по спине, будто успокаивая норовистую лошадь.
– Полегчало?
Грег слабо покачал головой, все чувства разом покинули его, оставив только пустоту и слабость в ногах, и он, может, даже осел бы на пол, если бы
не Майкрофт.
– Тяжелый день.
Майкрофт фыркнул.
– Я заметил.
– Майкрофт! – Озарение, как вспышка, заставило Грега вывернуться, не обращая внимания на осколки, хрустнувшие под ногой. – Ну конечно! –
Холмс внимательно заглянул ему в глаза, чуть прищурившись.
– Ты же можешь…
– Нет.
– Ты даже не знаешь.
– Знаю и – нет.
Грег отступил, гнев всколыхнулся в нём на мгновение, но быстро угас, – инспектор уже слишком устал для сильных эмоций.
– Почему?
Майкрофт со вздохом обнял его.
– Представим, что я сделал то, о чём ты хотел меня попросить. Что я решил твою проблему своими методами. Не понадобится много времени, чтобы ты возненавидел себя за эту уступку своей совести, своим принципам. Даже сейчас, когда ты утомлён и расстроен, ты понимаешь, что использовать мои связи – нечестно, несправедливо. Для тебя, – уточнил он. – Так что в конечном итоге ты всё равно будешь чувствовать себя паршиво.
– Но я не знаю, что мне делать сейчас! Мы разбиты, я разбит, без его признания у нас ничего нет. Ничего, Майкрофт, совсем! Его отпустят!
– Точнее, его отправят в государственное учреждение для принудительного лечения.
– Его не накажут.
– В каком-то смысле, он уже наказан увечьем своего разума.
– То есть, по-твоему, это нормально? То есть, по-твоему, его надо погладить по голове, как бедного, больного мальчика, и дать сладкую конфетку?
– Не злись. Я ничего такого не имел в виду, это была абстрактная мысль.
Он мягко, но настойчиво потянул Грега прочь из кухни. Тот несколько минут ещё сверлил его угрюмым взглядом, но последовал за Майкрофтом. Напротив комнаты Эль он замялся, но всё тело его было тяжелым и разбитым, даже мысли были неповоротливыми и вялыми. «Потом, завтра», –шепнул Майкрофт, и Грег покорился, оставив и уборку, и объяснение с Эль на утро.
Едва голова его коснулась подушки, он тут же уснул, и уже не видел, как Холмс сел за стол к ноутбуку и без звука запустил видеофайл. И с какой холодной ненавистью, той почти равнодушной ненавистью, с которой хищник наблюдает за врагом, посмевшим преступить границы владений, Майкрофт следил на экране за молодой женщиной в адвокатской мантии. Как в его взгляде застыло пустое выражение, которое возникает там, когда серый кардинал британского правительства строит свой очередной, роковой для некоторых, план. И как медленно, преодолевая себя, он выключил ролик, отправил всю папку в корзину и захлопнул ноутбук, будто крышку гроба.
На утро к Лестрейду вместе с жаждой и чувством, будто он сожрал дохлую кошку, завёрнутую в грязный носок, пришла решимость. И первым делом он взялся за разговор, который и так откладывал слишком долго. Задобрив Элизабет огромной порцией блинчиков, он устроился напротив неё и торжественно произнёс:
– Элизабет, я хотел бы поговорить с тобой о чём-то важном. Доедай-доедай. – Эль шумно проглотила кусок, почти не пережевывая, и Грег продолжил: – Ты помнишь о чём мы говорили, когда Майкрофт поселился у нас?
– В который раз?
– В который?.. А, да, точно. Неважно, пусть будет в первый.
– Ну, что он твой друг и что ему нужна твоя помощь. А что случилось? У нас поселится кто-то ещё из твоих друзей?
– Нет-нет, никого. Дело в том, что… – Сколько раз он мысленно прокручивал этот диалог, столько же раз он запинался на этом месте. Нужные слова отказывались находиться, любая формулировка звучала либо пошло, либо слишком расплывчато. – Дело в том, что мы с Майкрофтом больше не друзья.
– Вы поссорились? – В тоне её голоса Грегу почудилась холодность, но он не придал этому значения, слишком увлёчённый попытками ухватить мысли за хвост.
– Я неправильно выразился. Мы с ним теперь не просто друзья, больше, чем просто друзья. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Нет.
– Мы… Мы как мама и Альберт или… Или как родители Патрика. Теперь ясно? Эль!
Девочка подтянула колени к груди, спрятав лицо, и Грег никак не мог понять, что она чувствует, и эта неизвестность заставляла его волноваться.
– Ты столько рассказывала про родителей Патрика, я думал, ты будешь не против. Посмотри на Патрика, у него же всё хорошо. Ну, если не считать Джека, но тебе же нравилось, как живёт Патрик, мышонок.
Она наконец подняла голову, и Грег облегчённо выдохнул: Элизабет широко улыбалась.
– Это здорово, пап! Очень, очень здорово! Просто супер, да! Я пойду, надо кое-какую домашку доделать. – Она коротко обняла его за шею и поспешила наверх.
Радость от того, что всё прошло хорошо, Эль всё поняла и этот груз можно снять с плеч затопила его, и он не заметил некоторых едва уловимых мелочей, которые иногда играют решающую роль, когда воспитываешь почти подростка. Со спокойной душой он отправился собираться на работу, твёрдо решив, что этот день будет хорошим.
Глава тридцать четвёртая
Паршивый растворимый кофе, который оседает коричневыми разводами. Жужжание участка днём, мерное гуденье – ночью. Диммок, неизменно чистый, аккуратный, будто выведенный по трафарету. Неуловимо приятно вернуться в свой кабинет. Хотя бы в свой кабинет – к работе его не допустили, дабы не дискредитировать полицейское управление тем, что замешанному в скандале сотруднику поручили новые дела. Грег прикинул, когда последний раз занимался обычной полицейской работой, выходило почти два месяца назад. Он нахмурился, что-то не сходилось. Сначала дело с кузенами, потом отпуск, пара дней на розыск пропавших девочек и отстранение. Какая-то нестыковка, связанная со временем, царапнула сознание, но испарилась, как любая мысль, не имеющая отношения к имени Харви Дональда.
Паниковать или предаваться унынью было не в его натуре, и когда волна отчаянья схлынула, Грег с головой окунулся в работу над последним оставшимся у него делом. Ещё никогда он не был столь дотошен, придирчив и педантичен. Он заставил лаборантов перепроверить и переперепроверить каждую улику, каждый волосок, каждую частицу пыли, найденную на местах преступлений. Подчинённые ему патрульные заново опрашивали свидетелей, знакомых, случайных прохожих, которые могли, хотя бы краем глаза, краем уха, что-то заметить. Сам он, вместе с Салли, штудировал каждое дело, заново изучал каждую историю, кропотливо, до малейшей детали, едва ли не наизусть заучивая содержание тонких папок. Но чем дольше это продолжалось, тем больше он ощущал себя бабочкой, что бьётся о стекло, снова и снова, изо всех сил и столь же бесполезно. И от этого чувствовал себя избитым, будто каждая кость, каждая клеточка его тела была сломана, поцарапана.
Календарь утверждал, что прошло трое суток, но для него всё: дни, ночи, люди, слова, – слилось в бесконечное яркое мельтешение, от которого ломило в висках. Изредка он получал сообщения от Майкрофта. В основном, пустые мелочи: что закончилось молоко и чистые тарелки, что миссис Дуглас продаёт дом и переезжает к Минерве, что новый помощник поставил на телефон музыку из детского мультика и эта песенка всё время застревает и крутится в голове, а новый посол Швейцарии уронил вилку для салата в портфель министра иностранных дел России. Что у Элизабет всё хорошо. Всего пара минут на чтение, всего пара приятных мгновений, и – снова паршивый кофе, серая от усталости Донаван, тонкие папки дел, на которых, кажется, запеклось его отчаянье.
Он перевёл взгляд на бланк. В очередной раз не удалось добиться разрешения на встречу с Самантой Брекенбери. Это стало навязчивой идеей. Не потому, что она была ключом, который помог бы поставить всё на место, в конце концов, её показания почти ничего не значили, а потому что хотелось посмотреть ей в глаза и увидеть в них какое-то объяснение. Будто только она могла придать смысл всему происходящему. Как-то оправдать творившееся безумие.
Дверь резко распахнулась, оглушительно шваркнув о стену. Меньше всего Грег ожидал увидеть на пороге Андерсона, от которого широкими волнами исходила ярость.
– Вы – больной человек. Грязный больной мазохист. В вашем мире есть только работа, и вам плевать на себя. Но это не значит, что все вокруг должны следовать вашему примеру! Слышите вы? Она вами восхищается! Вы хоть раз заметили, как она привязана к вам? Она считает вас другом! Если вы завтра решите взять штурмом Букингемский дворец – она пойдёт за вами! Вы знали? Знали об этом? Если да, то вы просто тварь, а если нет – то идиот. Можете сидеть здесь третьи сутки, точно в склепе, и питаться отчётами, но ей нужен отдых. Это вам ясно? Вы знаете, когда она последний раз спала? Когда она вообще последний раз была дома? Может, вам и не к кому возвращаться, но ей – есть! И я заберу её силой, если понадобится, и мне плевать на всё, можете делать, что хотите! Ясно? Ясно вам? Я забираю свою жену домой!
И Андерсон вылетел из кабинета, вернулся, презрительно усмехнулся и снова шваркнул дверью.
Грег помотал головой, в ушах тоненько звенело, и порадовался двум вещам. Что сейчас пересменка и участок почти пуст. И тому, как повезло Салли. Ну кто бы мог подумать, что Андерсон – его мямля Андерсон – может выкинуть такой фортель. И что только с людьми любовь не делает. Покачав головой, он вернулся к разложенным бумагам. Смысл написанного ускользал.
Он положил голову на скрещенные на столе руки, искоса наблюдая за отрезком света, ползущим по стене, и невольно улыбнулся, вспомнив похожий вечер. Тогда за окном шуршал дождь. Он бился над загадкой странных краж, пока все полицейские разыскивали одного взбалмошного детектива. Майкрофт тогда явился к нему, не просто пришел, или прибыл, или вошел, а именно – явился, как умеет только он, непоколебимый, словно скала, и столь же категоричный.
Дверь едва слышно скрипнула, и он тотчас узнал вошедшего. Это было просто, даже в ритме шагов Майкрофта теперь было что-то неуловимо знакомое, уникальное.
– Опять попытаешься изгнать меня? – Грег знал, что Майкрофт тепло усмехается, хоть и не видел его лица. – Должен обратить внимание, что я не вмешивался трое суток и, возможно, продолжил бы делать вид, что не замечаю очередного приступа саморазрушения, но вынужден напомнить…
Почти не замечая, о чём говорит Майкрофт, только вслушиваясь в его негромкий голос, в котором насмешка сплелась с лёгким, скрытым беспокойством, Грег понял, что устал. Что, действительно, опять загнал себя, забыл об Эль и существовании всего другого мира. Он обмяк, будто тряпичная кукла, не в силах пошевелиться. Веки стали тяжелыми, но уснуть прямо за столом ему не дала ладонь, которая опустилась на шею, скользнула и мягко сжала плечо.
Майкрофт настойчиво тянул, и Грег нехотя поднялся.
– Я тебе не жена, – пробормотал он.
– Боже упаси.
За окном мелькали яркие огни вывесок и фонарей. Грег прищурился и представил, что сейчас день, рядом сидит Эль, а напротив – красивая девушка-тень. А потом в голове вспыхнули другие воспоминания – холодная ночь, когда ему сообщили о взрыве в бассейне, непочатая бутылка и далёкий человек с растрескавшимися губами и лёгкими тёмными тенями под глазами.
– Мистер Холмс.
– Инспектор Лестрейд?
Майкрофт едва приподнял брови, и Грег почувствовал себя очень, очень, очень глупо счастливым. Даже не так, не счастливым – спокойным.
– Да так, вспомнилось кое-что.
Он хотел поцеловать Майкрофта, но ещё на середине движения понял, что устал даже для этого, и уронил голову на плечо, тёплое дыхание коснулось макушки. Грег вспомнил ещё одну поездку, он тогда чувствовал себя столь же усталым и разбитым, но сидел, привалившись к холодному окну, а Майкрофт отстранённо что-то читал на своём планшете, сидя на другом конце сиденья.
Неужели, подумал он, Майкрофт теперь будет в каждом его воспоминании? Заполнит собой всю его память? По позвоночнику пробежал лёгкий холодок. Но Грег уснул раньше, чем успел зацепиться за эти мысли.
***
Сон был глубоким и уходил медленно. Он будто выныривал из небытия вселенной. Сначала вернулось чувство тела, ватного, затёкшего за ночь, но приятно расслабленного до последней мышцы, потом ощущения: наволочка слабо пахла порошком, лёгкий цветочный запах, складки ткани под щекой, одеяло, перекрученное вокруг лодыжки. Затем такие же ленивые, рутинные мысли: суббота, можно выключить телефон, чтобы, не дай бог, не вырвали с работы, ближе к полудню – заехать за Элизабет, устроить вечером марафон фантастики с огромными мисками самодельного попкорна. Или даже лучше – взять пару отгулов, уговорить Джоан отпустить Эль и уехать куда-нибудь на внеплановый кэмпинг. Разбить палатку в глуши, где не ловят сотовые и вайфай, жарить маршмеллоу и картошку, разглядывать ночное небо, чистое, с яркими звёздами, которые не загораживает городской смог.
Когда рядом раздался шорох, Грег отпрянул к самому краю, испуганно шаря по тумбочке в поисках лампы, потом медленно выдохнул, унимая сердце.
– Святый боже, как ты меня напугал.
Майкрофт невнятно промычал в ответ, подтягивая одеяло. Окна плотно зашторены, и в спальне сумрачно, как ночью, но часы безжалостно высвечивали 13:58. Грег потянулся и попытался встать, но его схватили за край футболки и втащили обратно под одеяло. Он послушно лёг, заложил одну руку за голову, прикрыл глаза и через несколько минут задремал.
Прошло не больше часа, когда он снова проснулся: на этот раз от того, что ступенька на лестнице протяжно заскрипела. Грег коротко поморщился, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Сколько можно, ленивая задница, когда ты уже починишь её? Наградив себя ещё парой едких прозвищ, он поднялся.
Сонный, мятый и всклокоченный Майкрофт пытался пожарить яичницу. Он брал яйцо, поднимал глаза к окну, о чём-то глубоко задумывался, – а может, и засыпал, Грег так и не понял, – и яйцо выскальзывало из ослабевшей хватки.
– Смотрю, не я один испытал приступ саморазрушения, – сказал Грег, оттесняя его от плиты и кивая на всё ещё заметные круги под глазами и чуть осоловевшее выражение в самих глазах. Майкрофт вновь отделался невнятными звуками, которые могли означать ровным счётом что угодно: от клятвы верности Её Величеству до таблицы умножения. – Надеюсь, что ты не отправил Эль в школу с пачкой секретных чертежей вместо завтрака.
– Она в Сандерленде, – наконец разлепил губы Майкрофт, пытаясь то ли расчесать, то ли пригладить волосы пальцами.
– Где? Что? Где? В Сандерленде? Какого чёрта она делает в Сандерленде?
– Я был занят, и ты был занят, оставить её было не с кем. – Видимо, с более-менее привычной причёской к нему вернулась и привычная способность излагать свои мысли. – Согласись, её и так дёргали как тряпичную куклу в последнее время. Пусть поживёт у Эклстонов, пока ты не закончишь все свои дела.
Грег сжал зубы. Идея ему совсем, вовсе, абсолютно не нравилась, но звучала логично, и пришлось внутренне с ней согласиться.
– Мы обязательно заберём её, как только…
– Естественно.
Майкрофт ушел и вернулся уже в обычной одежде вместо пижамы, гладко выбритый и с мокрыми волосами. Грег за это время успел приготовить завтрак и расставлял тарелки.
Майкрофт, не отрываясь, смотрел в телефон, и брови его выделывали странные пируэты, словно их владелец не мог решить, нахмуриться ему или удивиться.
– Что там? Эй, Майкрофт. Что случилось? Что-то серьёзное?
– А? Случилось? Нет, нет, ничего не случилось. Это Шерлок.
– И что он пишет? Майкрофт?
– Что? А, пишет.
– Да что пишет-то?
– Пишет… Пишет, что собирается воспользоваться моим пропуском, чтобы проникнуть на секретную базу.
– Откуда у него твой пропуск?
– Что? Не помню, стащил когда-то.
– Ответь ему: «спасибо».
– Зачем?
– Просто ответь.
– За что я должен его благодарить?
– Майкрофт! Доверься мне и напиши «спасибо». А Джон объяснит Шерлоку.
– Что объяснит?
– Пиши!
– Хорошо-хорошо, если ты считаешь это необходимым.
Закончив стучать по кнопкам, он отбросил телефон на другой конец стола и принялся за еду. Грег, едва сдерживая смех, следил, как он тщательно отпилил небольшой кусочек яичницы, выверенным движением намазал на него соус и положил в рот.
– Ну как? – спросил Грег, когда Майкрофт с непроницаемым лицом дожевал и принялся отделять новый клочок. Его тарелка была давно пуста, и он слизывал с пальца каплю кетчупа.
Майкрофт с достоинством кивнул, и тут Грег не выдержал, потому что чёртов невозможный Холмс… Был чёртовым невозможным Холмсом! Он оттолкнул тарелку и резко притянул к себе Майкрофта. Тот едва успел проглотить, прежде чем Грег впился в его губы горячим поцелуем. Он слизывал остатки соуса, вылизывал губы, пока привкус совсем не исчез, прикусывал язык, и Майкрофт зашипел, вплетая пальцы в его короткие волосы и оттягивая голову.
Грег зарычал самым настоящим образом, как рычат собаки, потому что ему захотелось это сделать; а Майкрофт ехидно усмехался, пытаясь надменно вздёрнуть подбородок, но тяжелое дыхание и красные пятна на шее портили впечатление.
– Кажется, прошлое моё предложение заняться любовью на кухне ты проигнорировал, – бормотал Грег, пытаясь одновременно выпутаться из собственных брюк и стащить рубашку с Майкрофта. Неловкое движение, и послышался треск, а потом стук пуговиц по полу. Решив, что рубашка – это слишком сложно, он упал на колени. Вот брюки – это да, это проще простого. Одна пуговица и одна молния, и…
– Кажется, там всё-таки фигурировал стол, – сдавленно прохрипел Майкрофт, вцепляясь в указанный предмет.
«Кажется, у кое-кого слишком хорошая память. И изрядная доля занудства в крови», – хотел сказать Грег, но рот был занят. А жаль, это был редкий случай, когда Майкрофт не смог бы подобрать слов, чтобы возразить. Когда он понял, что ещё мгновение, и способность к осмыслению реальности окончательно покинет его, он потянул Грега за плечо, заставляя встать.
На секунду они замерли, пытаясь сообразить, что делать дальше. На столе – посуда, которую жалко разбивать, а кафельный пол кухни слишком холодный, даже стоять на нём босиком было зябко.
Грег никогда не думал, что будет возносить молитвы длине коридора до гостиной и старому дивану, который взвизгнул, как пилорама, под весом двух взрослых мужчин. Обивка царапала кожу, как наждачка, и он, победно ухмыльнувшись, подмял Майкрофта и устроился на нём почти целиком. Вцепился одной рукой в изголовье, а вторую просунул между ними и, крепко сжав в кольцо, толкнулся.
Майкрофт шумно и горячо вылизывал его шею, водил ладонями по спине, вдавливал пальцы, будто оставляя тайные метки. Грег с трудом осознавал мир вокруг, растворяясь в скольжении и рваном, хриплом дыхании, перемежающемся стонами – то ли его, то ли чужими. Он приподнялся на локте, чтобы заглянуть в лицо Майкрофту. Тот закрыл глаза и чуть откинул голову назад, упираясь затылком в рассохшуюся, потертую обивку.
Когда Майкрофт шевельнулся и положил ладонь ровно туда, где билось сердце, на крошечную долю секунды Грег испугался, что чужие пальцы легко проникнут сквозь кожу, проткнут её, как бумагу, сломят кости и сомкнутся, сдавят, схватят в капкан. Он так ясно представил, как сквозь сжатые пальцы толчками просочатся струйки тёмно-красной крови, что почувствовал боль – секундную, на полвздоха – и отшатнулся; рука, против воли, дёрнулась, отталкивая ладонь Холмса.
«Что?» – Голоса у Майкрофта не было, вопрос угадывался по движению губ и выражению глаз. «Ничего», – так же беззвучно откликнулся Грег, слабо улыбнувшись.
Он вернулся к прерванному движению, вжимаясь сильнее, быстрее, горячее и жестче, пока все мысли и ощущения не поглотила вспышка острого удовольствия.
– Качели, – сказал он, когда отдышался, вновь осознал себя как личность и цельное существо, а не россыпь маленьких жарких звёзд. И даже цельной личностью, или тем более цельной личностью, двигаться не хотелось, но Майкрофт дёргал его, тыкал в бок, тащил – куда-то наверх, потому что приходилось поднимать ноги. И только под тугими струями воды Грег наконец смог вдохнуть полной грудью и окончательно вернуться в жестокую реальность.
Майкрофт прекратил вытирать волосы полотенцем только за тем, чтобы вздёрнуть бровь.
– Ну, жизнь у меня как качели, то вверх, то вниз. С ветерком так. Вчера всё плохо, потом всё хорошо, потом чуть-чуть плохо…
– Из-за Эль?
– Да.
– И потом всё чуть-чуть хорошо? – едко спросил Майкрофт, отшвыривая полотенце.
– Нет, потом всё очень-очень хорошо, – сказал Грег и зафыркал от того, как пошло-романно это прозвучало. А Майкрофт перестал улыбаться и вдруг посмотрел серьёзно.
– Не качели. Горы.
Грег попытался скопировать выражение, но брови поднимались только обе сразу.
– Ты карабкаешься в горы, – Майкрофт положил ладонь ему на глаза, – тяжело отвоёвываешь каждую пядь, каждый уступ, а потом срываешься. Падаешь, лежишь разбитый, поднимаешься и начинаешь всё заново.
Ладонь исчезла, и когда Грег открыл глаза, в ванной больше никого не было. Он зашел в спальню и переоделся, бросив мокрый халат на кресло. Потом обвёл комнату взглядом. Надо не забыть предложить Майкрофту объединить спальни. Интересно, сколько может стоить такая перепланировка? На счету должны были оставаться кое-какие…
Деньги.
Чёрт побери, деньги!
Он то пропадал, улепётывая от секретных служб, то брал незапланированный отпуск, потом появлялся на пару дней для поиска девочек, а потом его отстранили. Выходит, зарплату ему не должны были платить чуть больше двух месяцев, так какого чёрта?.. Хотя, глупый вопрос, чёрта он знает только одного.
– Деньги.
Майкрофт поднял голову от ноутбука. Секунду он выглядел непонимающе, а потом принял уже знакомый вид, хорошо, просто прекрасно знакомый Грегу вид, с которым говорил: «Ну да, небо зелёное. Что в этом такого?», – а потом пытался убедить, что в этом и правда нет ничего такого.
– Какого хрена ты опять натворил? Поставил меня на довольствие в Букингемский дворец в качестве любимой болонки пятого мажордома?
Майкрофт едва поморщился, вздохнул и закрыл ноутбук.
– Конечно же, нет.
– Тогда что ты…
– Всего лишь объединил наши счета.
– Ты сделал что?
– Это было несложно.
– Это было… Это было несложно?! Моя подпись! Личное присутствие!
– Бюрократические мелочи.
– Ты распоряжаешься моей жизнью так, будто она твоя собственная, - медленно проговорил Грег. – Какие бюрократические мелочи, право слово.
Он хотел добавить ещё кое-что, на самом деле, много чего и, желательно, на повышенных тонах, но сбился. Майкрофт вдруг потерял невозмутимость и посмотрел растерянно, пытаясь нахмуриться, но брови изгибались плаксиво и изумлённо, будто у человека, который пришел в себя рядом с трупом, с окровавленным топором в руках и не имея ни малейшего понятия, как он тут оказался.
– Я не... Я не распоряжаюсь. – Он обмяк, ссутулился, сложив руки на груди. – Я не распоряжаюсь. Я просто не отделяю твою жизнь от... Мне извиниться?
Грег крепко потёр лицо. Горы, определённо горы.
– Не нужны мне извинения, – устало сказал он и сел на кровать.
В душе роилась сотня чувств, но такие невнятные, смазанные, что он не мог уцепиться ни за одно, вытянуть его и дать определённое имя; сказать: я злюсь, или я расстроен, или мне страшно. Страшно?
– Мы с тобой высоко забрались.
Майкрофт едва искривил губы то ли в улыбке, то ли в усмешке.
– Да, пожалуй.
«Падать будет больно», – хотел сказать Грег, но его прервал дверной звонок.
За дверью оказалась Салли в мятой одежде и куртке, застегнутой неправильно – ряд пуговиц сбился на одну.
– Ну и вид тебя. Что там? Харви сделал очередное признание, которым мы можем подтереться?
– Нет, сэр. Сэр… Это Эль, сэр, простите… Она сбежала.
Глава тридцать пятая
О чём думает человек, сорвавшись со скалы? Что успевает почувствовать за то короткое мгновение, пока летит тряпичной куклой в пасть пропасти?
Грег мог бы рассказать; его падение длилось вечность, но несмотря на время, растянутое, завязшее, словно прилипшее к рукам, оно было пустым. Пустым, как голова или сердце. Не шуршащей пустотой улиц, с которых от жары сбежали все прохожие, и город словно вымер, а пустотой квартиры, которую неожиданно бросили жильцы, безжизненной, затхлой; дымящейся пустотой, которую оставляет пуля, пробив череп и размазав мозги по плечам.
Мир словно ускорился на бешеной перемотке, замелькал вокруг смазанными лоскутами, а Грег только и мог, что ловить обрывки.
… как… телефон не … и они позвонили мне … сколько… вы сможете… что говорят… мне нет дела!.. значит… вызывай… развернуть… двенадцать групп… лично прослежу… почему… минуту… сеть… как можно быстрее… Грег… Грег!
Звон оборвался, резко, мир рывком вернулся в привычное течение, впечатался с размаха.
– Эль, – хрипел он в плечо Майкрофта. Лёгкие жгло, словно он глотнул кислоты. – Надо…
– Уже, я уже всё сделал. Её ищут.
– Я…
– Отдышись. Сейчас в работе, в общей сложности, около тысячи людей. Они перетряхнут Сандерленд и дорогу к нему по камешку, а если понадобится, то и Лондон. Просто отдышись.
«Лили Олдридж была одета в клетчатую юбку и желтую клеёнчатую куртку...»
– Боже, нет, – выдохнул Грег, и это был его последний выдох: лёгкие сгорели, он чувствовал, как их оплавленный остов ходил в груди.
Нет.
Нет.
Нет.
Нетнетнетнетнет.
«…тело найдено…»
Нет!
«… двадцать три проникающих ранения… предположительное орудие убийства…»
«…была изнасилована…»
«…последний раз видели… тёмный седан…»
«…поиски прекращены…»
«…обнаружена… предположительно использовалась для транспортировки наркотиков…»
Весь немалый опыт полицейского, каждое дело, которое он вёл или о котором слышал, – всё это обрушилось на него картинами, в которых Элизабет… Сколько продержалась Эйрин Эрнхольц? Чуть больше месяца, двух? О чём думала она, когда лежала сутками, свернувшись в гнезде из вещей дочери?
«Молю тебя, ангеле хранитель мой добрый…»
Господи, нет.
Нет.
Обо всём этом нельзя думать, нельзя.
– Достаточно, – проговорил Грег, отстраняясь. – Я в порядке.
Он натянул куртку, пошарил по карманам, проверяя ключи от дома и машины, бумажник, выгреб мелкие бумажки.
Дышать больно. Каждый глоток воздуха надо экономить, не тратить на слова, не тратить на чувства и посторонние мысли. Надо собраться и поехать в Сандерленд, выяснить всё самому и присоединиться к поискам. Да хоть на брюхе проползти все болота Англии!
Майкрофт сел на пассажирское сидение, ремни вжикнули, когда он пристегнулся быстрым движением, выдававшим беспокойство.
– Бардачок, – сказал Грег и больше не проронил ни слова.
***
Глаза у Эмили припухшие, лицо бесцветное, но вела она себя как обычно: решительно и напористо. Джек, который крутился рядом с ней, то предлагая прилечь, то спрашивая о самочувствии, не получал даже короткого взгляда, только раздраженный взмах руки.
– Вчера всё было хорошо, я не заметила ничего такого. Но я давно её не видела, решила, что ей свойственно быть такой тихой и замкнутой.
Грег слушал всё это не в первый раз. Никаких новостей не было, а солнце уже клонилось к закату, и чем ближе к вечеру, тем сложнее ему было сохранять хотя бы подобие спокойствия, отвоёвывать новый глоток воздуха. Рассказ Эмили почему-то успокаивал, словно в этот раз она неожиданно вспомнит новую деталь, которая всё поставит на свои места. Она терпеливо пересказывала скудные события прошедшего дня.
– Потом Крис решил сводить её на ярмарку, мы поднялись в комнату, но там не было ни её, ни вещей. Когда мы поняли, что её нигде нет, то тут же позвонили тебе, но…
– Да-да, я знаю. Я не слышал, – прервал её Грег, потирая виски.
Хвост в комментариях.
Автор: Санастезис Нёкл
Бета: Cordy Laer
Перийнг: Лестрейд/Майкрофт
Жанр: romance, detective
Размер: макси
Рейтинг: мягкое R
Статус: дописан, на бетинге
Дисклаймер: не извлекаю ничего кроме удовольствия и головной боли.
Саммари: однажды к инспектору Лестрейду заявляется мистер Холмс и сообщает, что будет с ним жить. Что сделает Лестрейд и чем всё это закончится?
Предыдущие главыЧитать: 1-4 главы | 5-7 главы | 8-11 главы | 12-14 главы | 15-17 главы | 18-22 главы | 23-26 главы | 27 глава | 28 глава | 29 глава | 30 глава | 31-32 главы
БлагодарностиБлагодарности: Марку Гэтиссу за то, что он такой офигенный. ну и за Sherlock'а тоже спасибо, но в основном за то, что он офигенный; Гревзу за то, что он такой красава; -сирин- (aka luminoso), за то, что она умеет мотивирующе существовать; нет таких слов, чтобы передать благодарность Джорджи Д., за терпение и крепкую биту, и Корди за то, что она была рядом не смотря ни на что.
Предупреждения/примечанияПредупреждения/примечания:
1) так как автор не смотрел второй сезон, соответственно, AU.
2) у автора очень плохо с придумыванием имён. он берёт первое, что пришло в голову, но почему-то оказывается, что это имя уже кому-то принадлежит. так что если вам кажется, то вы уже где-то слышали такую фамилию - скорее всего так и есть. все остальные совпадения на совести ноосферы.
3) у братьев Холмс разница в двенадцать, а не семь лет. сделаем вид, что это BBC-AU.
4) шпионский слэнг позаимствован у Ле Карре, спасибопутинузаэто.
5) название второй части отсылка к этой песне:
6) Simply Human - Просто человек. Название 4 части... Ну да, английское название это моветон, но меня очень вдохновляла песня Morgan Taylor Reid – Simply Human, а фантазия на названия у меня столь же хороша как и фантазия на имена. Послушать можно тут
Главы 33-35Глава тридцать третья
Майкрофт исчез из дома рано утром. Грег сквозь сон слышал шипение сковородки и щелчок электрочайника, а прямо перед тем, как хлопнула входная дверь, – почувствовал прикосновение губ к виску.
Побег Холмса, а иначе это Лестрейд назвать не мог, означал, что провожать Вэнди на вокзал придется ему. Та молчала всю дорогу, не отвечая даже на вопросы Эль, и Грегу было крайне неловко. Он убеждал себя, что всё правильно сказал накануне и ему не за что извиняться, но всё равно не мог отделаться от лёгкого чувства вины и досады.
На перроне их ждал Шерлок, один, без Джона, что с нескорых пор Грег считал дурным знаком. Детектив был особенно серьёзно-хмурым и даже подавленным и долго что-то говорил матери, один раз оглянувшись на Лестрейда. Это нервировало.
– Пап.
– Хм?
– Холмсы странные.
– Добро пожаловать в клуб.
Диктор объявил об окончании посадки. Миссис Холмс обняла сына и слегка стукнула ему по лбу. Шерлок клюнул её в щеку, по его лицу скользнула быстрая, но полная нежности улыбка, и он поспешил к выходу, не оглядываясь.
– Миссис Холмс?
Она подняла на него спокойный, ничего не выражающий взгляд.
– Простите, что всё так вышло. Я не хотел вас обидеть.
– Я всё сделала правильно, и не вам меня судить. - Мама Холмс гордо вздёрнула подбородок, потом посмотрела на Эль. – Ещё посмотрим, что получится у вас. – Должно было прозвучать как угроза, но слишком отчётливо Грег услышал в её тоне тайное, безнадежное желание получить второй шанс.
– Посмотрим, – откликнулся он, тепло улыбнувшись ей на прощание.
Поезд давно скрылся из виду, а Лестрейд всё стоял на платформе и пытался как-то осмыслить всё произошедшее за эти несколько дней, маму Холмс, их разговор.
Он не мог её осудить или сказать, что она ошиблась, потому что родительские просчёты из раздела тех, которые проявляются только спустя годы и годы. К тому же, чем старше мы становимся, тем сложнее их признать. Слишком болезненное разочарование, слишком острое сожаление, так что остается цепляться за сложившийся образ и убеждать себя: ты сделал всё, что было в силах. И только надеяться, что дети, вопреки всем ошибкам и промахам, вопреки растерянности и беспомощности, которые время от времени охватывают каждого родителя, выросли хорошими людьми, умеющими сострадать и способными понять и простить.
– Эль.
– Хм?
– Пойдём, купим большую пиццу с ананасами.
– Я же ещё наказана? – удивлённо переспросила она, шагая спиной вперёд, чтобы смотреть на отца.
– Наказана, но тебе же нужно что-то есть. – Девочка улыбнулась и взяла его за руку. – Только, главное…
– …не говорить Майкрофту!
Где-то вдалеке раздался гудок паровоза.
***
Грег поймал себя на мысли, что как никогда понимает Шерлока, и это пугало.
Ему было скучно. Невыносимо, одуряюще скучно. Он пытался читать, но спустя десяток страниц уже не мог вспомнить, о чём было начало. Он пытался заняться уборкой или домашними делами, но вещи выпадали из рук, он забывал о стиральной машине и обкромсал шиповник так, что несчастный куст стал похож на саженец из Хиросимы. Кажется, миссис Дуглас готова была вообще не выходить из дома, только бы не видеть эти жалкие обрубыши.
К телевизору он решил не приближаться, когда заметил, что ругается с диктором и задаёт вопросы ведущему прогноза погоды.
Эль старалась лишний раз не попадаться отцу на глаза. Он то пытался увлечь её разговором, то резко вспоминал о наказании и отправлял обратно к учебникам, то начинал что-то невразумительно хрипеть о том, какая она чудная девочка и как он её любит, и что бы ни случилось… Ты вообще-то наказана, марш в свою комнату! Элизабет облегчённо вздыхала и закатывала глаза.
Весь день он только и делал, что ждал. Ждал короткого сообщения «еду», после которого можно спуститься, и сесть на ступеньки, и уставиться на дверь. Нет, вскочить и заметаться по гостиной, потому что что это вообще такое! Как так можно! Он бы ещё тапочки в зубы взял! Или броситься в кухню и изобразить бурную деятельность по приготовлению ужина, и не прислушиваться, стараясь среди всех звуков вычленить щелчок замка, конечно нет. Он так занят, что даже и не обратит внимания на какую-то там дверь.
Так что Майкрофта по вечерам встречала Элизабет. Вот у неё-то не было никаких проблем. Она могла и повиснуть на локте, и выхватить зонтик, чтобы в очередной раз помахать им как шпагой, и тараторить, спрашивая одновременно обо всём на свете. А потом унестись наверх, решив, что приветственный ритуал исполнен, или получив напоминание о приличиях от отца.
Когда дверь детской закрывалась, а Холмс вешал пальто на крючок, наступал особый момент. Проверка связи, шутил про себя Лестрейд.
«Я пришел», кивал Майкрофт.
«Я ждал», улыбался Грег.
Короткое рукопожатие и, если день был особенно скучным, быстрый поцелуй куда придется.
А потом неделя отстранения закончилась, и Эль снова начала ходить в школу. В первый же день Грег понял, что ещё немного – и он точно начнёт сходить с ума. Так что когда позвонила Донаван, он был готов расцеловать телефон, несмотря на то, что новости были не самыми хорошими.
Ему нравилось бывать в квартире Салли. Зеркало в прихожей почти полностью заклеено желтыми стикерами с напоминаниями, предупреждениями, требованиями и угрозами. По этим запискам Грег отслеживал, как развиваются отношения Донаван и Андерсона: с каждым разом всё больше и больше бумажек были написаны почерком Пола, а Салли только ставила забавные рожицы и вяло огрызалась. Если не проходить в комнату, задержаться подольше у этого зеркала, вчитываясь в бумажки, можно заметить, что так они ведут своеобразную переписку.
Сама квартира была маленькой: спальня, ванная и крохотная «гостиная», которую от кухни отделял только стол. Как-то раз Донаван призналась, что больше всего её расстраивает отсутствие балкона.
Может, из-за маленьких размеров, может из-за стикеров, которые были не только на зеркале, но и на мебели, посуде, шкафах, одежде и даже продуктах, а может, из-за живого беспорядка, который только придаёт очарования, квартира казалась ему очень уютной. Такой, чтобы утром выбегать впопыхах, а вечером возвращаться, едва переставляя ноги. Он не мог точно объяснить, но было чувство, что сама квартира, как верный питомец, ждала хозяина.
– Жена Андерсона забрала дом?
– Нет. С чего вы взяли?
– Почему тогда он переехал к тебе, а не наоборот?
Салли пожала плечами с видом «а я почём знаю?».
– Ладно, к делу. Уж не знаю, как эта твоя Лером всё-таки добилась суда...
– Да известно как.
– Ты на что намекаешь?
– На то, что она была лучше в своём выпуске, а не то, что вы подумали.
– Туше. Итак?
Салли достала из папки фотографии и выложила их в ряд.
– К убийству Меллисы его не привлечь: вышел срок давности. – Она перевернула крайнее фото. – Два дела закрыты, одно – с той безумной старухой, другое признали самоубийством.
– Самоубийством? Самоубийство в десять лет?
– Инсулин был замаскирован отравлением другим веществом. Родители разводились, напряженные отношения с одноклассниками, все дела.
Два снимка перекочевали на другой край стола.
– Его имя упоминается в списках по делу всего три раза, не считая «наших» девочек. И только вскользь, просто список, с кем родители или ребёнок имели даже кратковременный контакт, так что, сами понимаете, никаких опросов. Ещё в трёх делах он не фигурирует ни в каком виде.
– Хорошо. Что с последними жертвами?
– Главный и единственный свидетель всё ещё в коме, и неизвестно когда ей станет лучше.
Лестрейд нахмурился и почесал висок.
– Дальше.
– Наша главная улика – его признание. Именно его-то Лером и будет пытаться оспорить в первую очередь. Слушание назначено на послезавтра, если она проиграет, то дело в шляпе, если выиграет… Если она выиграет, то нам придется несладко. У нас будет несколько дней перед следующим заседанием на то, чтобы горячо молиться за здоровье Тирзы Штайнер и мазать задницы вазелином… Ой, то есть я хотела сказать…
Грег поперхнулся.
– Салли?
– Я ни на что не намекала! Честно!
– Салли, прекрати!
– Как скажете, сэр.
Впервые за всё время знакомства Грег наблюдал, как сержант Донаван, его резкая и несдержанная сержант Донаван, медленно заливается краской, и сам он чувствовал, что ещё немного – и тоже покраснеет.
– О, боже. – Она закрыла лицо руками и всхлипнула. – Не могу выкинуть из головы.
– Сержант Донаван! Вы же сержант, а не выпускница воскресной школы!
– Я знаю, сэр, правда. Кто бы мог подумать, что я… Но стоит мне представить… Вы и… – Она хрюкнула и прикусила кулак.
Лестрейд принудил себя не двигаться, хотя его раздирало от желания сбежать или хотя бы провалиться в ад прямо сейчас.
– Салли…
Она отняла руки и выпрямилась, разгладила салфетку на кофейном столике и откашлялась.
– Всё. Всё, я в порядке, это больше не повторится, просите, сэр.
– Это что, действительно, так… Так странно?
– Что именно?
– Всё.
Салли немного замялась перед ответом, затем решительно вздохнула, как человек, который собирается поставить все точки на i.
– Я могу говорить свободно?
– Валяй, – Грег откинулся в кресле.
– Это неожиданно, как-то очень не свойственно тебе. Я никогда не думала, что ты можешь играть за обе команды, но дело даже не в этом. Нет, серьёзно, псих-старший? Или вся дурь традиционно ушла в младшенького? Или нет, ты поехал крышей и желаешь себя окружить психами и на работе, и дома. У тебя психозависимость.
– Поверь мне, дури в них обоих предостаточно. И это ты ещё не видела их мамашу!
– Даже так? Знакомство с родителями? А я вот до сих пор Андерсона-старшего в глаза не видела. Главное, что я не могу понять, – как? Как всё это началось? Кто первый подкатил? Кто заявился с букетом алых роз и предложением отужинать?
– Вообще, всё началось со склада. То есть, с блинчиков. Нет, с погони. Или с колеса обозрения? Если смотреть глобально, то во всём виноват Шерлок.
– Ну это-то основа основ. Но кто первый из вас это начал?
– Он. Нет, я. Это же я его поце… Но если бы он не заварил кашу с кузенами… Правда, потом я попросил его помощи и... Я… Салли, я не знаю. Я не знаю, как это вышло.
Он представил себя спустя двадцать лет. Вот они живут вместе с Майкрофтом, в его доме, – представить это было пугающе легко. Он просыпается с ним, завтракает, читает, смотрит телевизор. Сознание за считанные секунды нарисовало перед ним продуманную до мельчайшей детали картину. Картину, в которой Майкрофт есть везде, в каждом моменте его жизни, в любой точке его представления о мире, как какой-то ангел, на крыльях парящий над плечом, везде и всюду и всегда. И от этой мысли стало неуютно, будто бы он перестал принадлежать самому себе, будто он превратился в двуглавое чудовище, неразрывное со своей половиной.
– Грег? Сэр?
– Прости, задумался.
– Нет, это вы простите. Я всё-таки лезу не в своё дело. Давайте я заварю ещё чаю и продолжим работу?
– Конечно, спасибо.
Он потёр шею и помассировал виски. Телефон призывно зажужжал.
«Посол Швейцарии подаёт в отставку! Я почти готов поверить в бога».
«Я куплю большую бутылку колы».
«Две! Великий день достоин великого празднества».
– Хорошие новости? – спросила Салли, переставляя кружки с подноса.
– Не могу сказать: государственная тайна, – ответил он, даже не пытаясь стереть улыбку с лица. От гнетущего чувства не осталось и следа, и Грег списал его на простую усталость от безделья.
– Итак, слабые звенья мы выяснили. Теперь проверим на прочность сильные.
***
Можно считать мытьё посуды своеобразной техникой медитации. Намылить, смыть, протереть, намылить, смыть, протереть, намылить… Говорят, Агата Кристи придумывала свои лучшие сюжеты, когда мыла посуду. Но рутинная работа не помогала вырваться из повторяющегося в голове разговора. Против воли, Грег всё прокручивал и прокручивал то, о чём заговорила Элизабет в машине по дороге домой.
– Пап, а ты прочитал то письмо? – Вопрос прозвучал неожиданно, спустя долгие минуты сосредоточенного молчания.
– Какое? Куда он едет, прид?.. Кхм. Какое письмо?
– Которое тебе написал твой друг, который уже умер.
– Почему ты спрашиваешь?
Элизабет открывала и закрывала молнию на рюкзаке – вжик-вжик, вжик-вжик, – затем сцепила пальцы и уставилась на них.
– Джу написала мне письмо.
– И ты тоже боишься его прочитать?
– Ну что она может мне сказать? – Девочка так карикатурно всплеснула руками, что Грег прыснул и тут же замаскировал смех кашлем.
– Извиниться?
– Она выбрала не меня! Она меня бросила! Я не могу её простить! – Эль отработанным движением придержала бардачок, готовый отвалиться на повороте.
– А если она осознала свою вину и хочет загладить её?
– Это всего лишь слова, – неожиданно серьёзно и грустно произнесла она. – Говорить можно всякое. Важно, что ты при этом делаешь.
Грег ничего не сказал, потому что был с ней согласен, и до дома они доехали в молчании. Удивительно, какие точные и ясные мысли иногда высказывают дети, подумал он, и как эти мысли отзываются во взрослых.
– Грег, эта тарелка уже чистая.
– А?
– Я говорю, – Майкрофт повернул кран, – эта тарелка уже чистая. Ты намыливаешь её в пятый раз. О чём задумался?
– Да, так, ни о чём.
Майкрофт кивнул с видом «твоё дело» и отошел.
– Думаю приготовить завтра джамбалайю. Как ты на это смотришь?
– Я не знаю, что это.
– Попробуешь. Что с делом Дональда-Стивенсона?
– Скверно. С делом скверно. Но посмотрим, как пройдёт первое заседание.
Грег сел за стол, сложил руки и застыл. Майкрофт едва слышно двигался по кухне: скрип дверцы, звяканье стекла, плеск воды, негромкий звук, с которым чайник опускается на поставку.
Он вздрогнул, когда почувствовал пальцы в волосах, и поднял на Майкрофта рассредоточенный взгляд. Ладонь скользнула по шее, вниз, по плечу и руке, и замерла на его ладони, затем вернулась к чашке с чаем. Обычная такая чашка: тонкий белый фарфор, ободок под золото сверху. Кажется, она была из сервиза, возможно, даже свадебного, он не помнил.
Лестрейд раскрыл ладонь, и Майкрофт отдал ему чашку. Чай был горячий, обжигал язык до секундного онемения, и несладкий, с лёгким привкусом шиповника. Майкрофт подвинул стул, и они пили из одной чашки, маленькими глотками, чтобы хватило надолго.
– Скажи мне.
Взгляд Грега стал загнанным, он весь напрягся, будто собрался сорваться и убежать, но затем расслабился и равнодушно произнёс:
– Не могу прочитать, – он больше ничего не уточнил, словно для Майкрофта этого было достаточно. – Это значит прощание. Это значит признать, что его действительно больше нет, нигде, навсегда. – Он сделал долгий вдох, как перед прыжком в воду. – Я не смогу ему ответить, не смогу согласиться или возмутиться, не смогу ему ничего сказать. А пока я могу делать вид, что он сидит в кресле, в своём доме в Сандерленде и читает Сьюза кому-нибудь из внуков. Делать вид, что мне нечего ему рассказать, но я могу, в любой момент, если захочу.
Майкрофт ничего не сказал и, в общем-то, Грегу не стало легче от этого признания, но появилось странное чувство… Из тайны, которая жгла и давила, из слабости, за которую он корил себя, это признание превратилось в факт, в данность. Из чего-то постыдного, интимного, о чём знал только он, во что-то обыденное. Он боится прощаться, боится терять, будто каждый покинувший его человек приближает к тёмной бездне одиночества – он знал это и раньше, но теперь Майкрофт тоже знает, и из этого ушла трагичность, ушла боль.
Чай давно закончился, но они продолжали сидеть. В тишине, едва касаясь друг друга кончиками пальцев.
– Возможность попрощаться, – задумчиво произнёс Майкрофт. – Не так уж и плохо. Я бы хотел иметь возможность попрощаться с отцом.
Грег кивнул, отчётливо понимая, что сейчас Майкрофт переживает то же самое, что и он несколько минут назад.
Вытащить мифического, пугающего Минотавра из его лабиринта на свет и выяснить, что он не так уж и страшен и велик, и двоих вполне достаточно для победы над ним, – может, это и означает «разделить горе»?
***
Судья мистер Макнейер был стар, зануден и любил только пирог из ревеня, который готовила его жена, причём гораздо больше самой миссис Макнейер. Никогда не отличавшийся большим сердцем, после тридцати с лишним лет работы в суде он мог бы получить звание магистра равнодушия. Убийца так убийца, дети так дети, сумасшедший так сумасшедший. Всё, что его волновало, – лишь бы не разболелись артритные колени, да выступления были не слишком эмоциональны. Крикливые, подвижные адвокаты и пафосные прокуроры его раздражали, как яркий свет раздражает крота.
В полной тишине он прошествовал в зал, покряхтывая, взгромоздился на свой трон и только тогда обратил к собравшимся свой рыбий взгляд.
Зеваки, студенты-юристы, студенты-криминалисты, свидетели, потерпевшие и те, кто заглянул случайно, – всех их было легко вычислить, все они были на одно лицо. Присяжные, хоть и сидели отдельно, относились всё к той же привычной серой массе статистов. Юнец-прокурор, вроде, племянник старика Спаттерса. Или внук? Да нет, племянник, своих-то детей у него нет. Макнейер прищурился, вглядываясь в юношу. Сутулится, руки за спиной, дрожат, должно быть, на столе беспорядок. "Долго не протянет", с секундным довольством подумал судья и перешел к стороне защиты. Подсудимый, – у него что-то там с фамилией занятное, – улыбался, оглядывая зал и людей, но это нормально, это они часто так делают. Адвокат тоже улыбалась, но смотрела строго на него. Совершенно определённым образом улыбалась. Он нахмурился, глядя ей прямо в глаза, и улыбка тут же исчезла, сменившись строго-деловым, сосредоточенным выражением. Шустрая девочка.
Макнейр окинул зал и лениво кивнул приставу. Тот едва добрался до середины протокола, как дверь приоткрылась и в зал скользнул мужчина. Он, не глядя ни на кого, как делают люди, сами смущённые своим опозданием, пробрался к самой последней скамейке и сел. Стоило приставу возобновить чтение, сбившееся на мгновение, когда скрипнула дверь, как опоздавший снова поднялся, на этот раз приковав к себе гораздо больше взглядов, и прошел к первой скамьей, усевшись прямо за прокурором. Тот обернулся к нему и вздохнул с явным облегчением, даже выпрямился, но, заметив краем глаза сторону защиты, снова сгорбился.
Макнейр неодобрительно покряхтел, и пристав, спохватившись, продолжил. Что ещё за выскочка посмел так себя вести в его зале суда, в его присутствии? Не репортёр, иначе мальчишка не обрадовался бы его появлению, не свидетель, слишком уверенно чувствует себя в суде, несмотря на заминку. Старший коллега? Нет, если бы так, то Макнейер знал бы его, хотя бы в лицо. Скорее кто-то связанный непосредственно с этим делом.
Он взглянул в бумаги, лежащие перед ним. Не криминалист и не рядовой полисмен. Мистер Макнейер довольно хмыкнул. Точно, как он не догадался сразу: детектив. Он же читал, этот, как его? Лестрад? Лейстред? Посмотрим-посмотрим, что выйдет.
Пристав окончил чтение. Макнейер удобнее устроился на своём троне и приготовился к вступительному слову стороны обвинения.
Всё шло по плану. Лером поправила парик и мимолётно поморщилась. Отвратительный атавизм, уродливый и портящий причёску.
Всё шло по плану. Спаттерс выступал неплохо, соблюдая все каноны ораторского искусства и психологии общения с толпой. Ботан. Это хорошо, ей особенно нравилось уделывать ботанов, которые так мило-мило следуют правилам. Правила для хлюпиков.
Сегодня всё было идеально. Состав присяжных – мужчин больше, чем женщин, – безучастный старикашка Макнейер, полный зал зевак, где было легко замаскировать своего главного свидетеля. Даже выходка инспектора играла ей на руку.
Её очередь. Оливия грациозно поднялась с места. Она кожей чувствовала взгляды, и каждый из них придавал ей сил, всё внутри пело, трепетало от предвкушения и восторга, предвкушения победы. Голос звенел от почти не наигранной страсти, сознание подмечало малейшие изменения в настроении присяжных. Они загипнотизированы ею, покорены.
– Это всё, о чём я прошу вас! – закончила она и медленно направилась к своему месту, зная, что каждый из присутствующих провожает её взглядом, что никто не остался равнодушным.
– Вызывается первый свидетель… – заученно произнёс пристав.
Вопросы и ответы, даже протесты шли как по расписанию. Пустые свидетели, которые не стоили ничего, но явно заставили мальчишку подёргаться. Мелкие стежки в большом полотне, можно даже не напрягаться. Как в хорошем поединке – сначала измотать противника.
Лестрейд что-то подозревает. Можно было ожидать, хорошая собачка, чует, кого сейчас поджарят. Лером позволила себе уставиться на него и, дождавшись пока их взгляды пересекутся, ухмыльнуться. Чуешь, легавая, чуешь. Инспектор не изменился в лице, ничем не выдал своего удивления и растерянности, но её не обманешь.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается миссис Алисия Олдридж.
Барнаби Спаттерс вздрогнул, когда инспектор позади него выругался, и удивлённо оглянулся. Он не понимал, почему с каждым свидетелем инспектор злился всё сильнее, а лицо мисс Донаван темнело. Вроде, всё идёт нормально? Свидетели не представляли опасности для подсудимого, они не говорили о его вине. Хотя несколько коллег упирали на то, сколько жизней он спас и каким высококлассным профессионалом был, но это не произвело на присяжных особого впечатления. Профессионал или нет, его вина несомненна, так почему же инспектор так нервничает?
– …был безэмоционален и почти груб. Было заметно, что ему всё равно. Он задал нам два или три вопроса.
– Какого чёрт она творит? – снова зашипел инспектор. – Почему она выступает на стороне защиты?
– Она на нашей стороне, – поправил Барнаби. – Она свидетель обвинения.
Мисс Лером закончила и прошла к своему столу. Барнаби широкой уверенной походкой приблизился к месту, где сидел свидетель, потом встал вполоборота к присяжным, показывая, что выступает для них, специально для них раскрывает истину. Его вопросы в точности воссоздали картину того, как пропала Лили, провели нити, соединяющие её с подсудимым. Когда он возвращался к своему месту, выражение гнева и отчаянья на лице инспектора сбили его с толку.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается мистер Роберт Бантинг.
Барнаби углубился в бумаги, лишь краем уха слушая допрос. Очевидно, что линия защиты беспорядочная и не спланированная. Видимо, адвокат понимает, что у этого дела нет ни шанса, поэтому не прилагает усилий. Такое поведение возмущало Барнаби: его дядя всегда говорил, что надо биться до последнего!
– …он угрожал… давление… только из-за страха…
Когда что-то острое впилось под лопатку, Барнаби вскрикнул так громко, что все в зале затихли на мгновение и посмотрели на него. Он с негодованием обернулся к инспектору.
– Протестуй, сопляк, она же нас сделает.
Он нахмурился и дёрнул плечом. Сопляк? Старый дурак, наверное, мозги пончиками заплыли.
– У защиты всё, Ваша честь.
– У обвинения нет вопросов.
Наступила небольшая заминка.
– Для дачи свидетельских показаний вызывается миссис Саманта Брекенбери.
На этот раз не сдержалась мисс Донаван. Её… высказывание прозвучало так громко, что мистер Макнейер застучал молотком и пригрозил удалить её из зала суда.
Бога ради, почему они так дергаются? У них же есть признание.
– Миссис Брекенбери расскажите, пожалуйста, как вы познакомились с мистером Дональдом.
Салли сжала пальцы в кулак. Они были ледяными, словно она была недельным трупом, выловленным в Темзе. Брекенбери на месте свидетеля выглядела ещё более неживой.
– Моя семья содержала приют, в котором росли Харви и его сестра.
Её голос был похож на плеск воды: спокойный и размеренный. Она рассказывала о жизни этого больного человека так, словно раскладывала несложный пасьянс, и дрогнула, только когда говорила о ссоре между её отцом и Дональдом. Дрожь была незаметна для обычного человека, но не для того, кто жизнь положил на то, чтобы различать ложь и желание скрыть правду.
– Вам известно, почему они поссорились?
– Нет.
Вот опять. Салли не могла описать это словами так, чтобы в конце концов не почувствовать себя как псих. Это не было чутьё в чистом виде, просто что-то вроде обострённого восприятия и знания, что нужно слушать и куда смотреть. Незаметное движение нижней губы, будто она хотела прикусить её, но одёрнулась. Тихий вздох, чуть более быстрый и поверхностный, чем обычно. Пауза длиннее на долю секунды.
В зале стало тихо, как перед грозой. Лером отступила на пару шагов назад, повернувшись в три четверти к присяжным. Она продолжала молчать, словно по специальному прибору отсчитывая возрастающее напряжение. О да, подумала Салли, она действительно не зря была лучшей ученицей.
– Это правда, что ваш отец принуждал Харви к сексуальным отношениям с тех пор, как ему исполнилось семнадцать?
Ещё секунду всё было в оцепенении, а затем зал взорвался движением и звуками. Макнейер бешено стучал молотком, пытаясь призвать людей к порядку.
Женщина, сидевшая на месте свидетеля, казалась изваянием, соляным столбом, в который обращаются грешники. Он смотрела на Лером в упор, но вряд ли видела её.
– Вы можете подтвердить, что ваш отец совершал действия насильственного характера в отношении Харви? – с нажимом повторила Лером.
– Протестую! Нерелевантно! Возможные преступления в отношении мистера Дональда не являются предметом этого суда.
Опомнился, идиот.
– Адвокат, объясните суть вопросов.
– Ваша честь, я пытаюсь показать, что мой клиент в силу специфики своей психики, о которой нам говорили эксперты-психологи, податлив к чужому влиянию. А, как мы уже выяснили, некоторые представители Скотланд-Ярда любят влиять на тех, кто попадает к ним по недоразумению.
Барнаби рухнул на стул и застыл, приоткрыв рот. Салли было даже слегка жаль его, но только очень, очень слегка. Кто-то сегодня точно очень много выпьет, зато запомнит этот урок до конца своей практики.
– Продолжайте, – прогаркал Макнейер.
– Миссис Брекенбери…
– Я ничего не знаю. Мой отец был уважаемым и благородным человеком.
Даже если бы она сейчас вскочила и вытащила из своей кошмарной крошечной сумочки фотографии, на которых её отец и молодой Харви занимаются сексом в полной сбруе для садо-мазо, даже тогда они проигрывали бы в убедительности её тону.
Салли посмотрела на присяжных и снова выругалась. Но в глубине её сознания, погребённое под отвращением, злостью и безнадёжностью, тлело восхищение. Всего несколькими словами Лером подвела обоснованное сомнение под признание и резко изменила позицию присяжных. Теперь для них Дональд не был монстром, он сам превратился в едва ли не в невинную жертву.
Они проиграли.
Она боролась с этой мыслью, выстраивая новые линии защиты, мысленно составляла список того, что ещё можно сделать, потому что она не сдастся до той секунды, пока Дональд без наручников не переступит порог здания суда. Но правда в том, что ещё глубже, чем восхищение перед Лером, в ней сидело знание, отдающее гнилым и кислым на кончике языка: они проиграли.
***
Лестрейд не помнил, как попал домой. Всё, начиная с того момента, как он вырвался из зала суда, было скрыто красноватой пеленой бешенства. Салли пыталась его перехватить, что-то сказать, но он пронёсся мимо. Следующее, что он помнил, даже не помнил, а скорее, о чем смутно догадывался по гадостному вкусу во рту, – затхлый подвал бара, пахнет кислым, пара клиентов в дальнем углу, у бармена обломанные ногти, а виски почти прозрачный. Ему хватило мозгов не садиться за руль, у таксиста был ирландский акцент. Он запомнил мелочи, изо всех сил сосредотачивался на них, лишь бы не утонуть в багровом зареве, которые окружало его.
Фонарь в дальнем конце улицы разбит, миссис Дуглас обязательно будет брюзжать из-за этого. Элизабет опять бросила ботинки как попало, сколько раз можно ей повторять! Лестрейд споткнулся и, не сдерживаясь, выругался.
Свет резко ударил по глазам, заставив Грега заморгать. Майкрофт стоял на нижней ступеньке и всем своим видом воплощал неодобрение.
– Отвали.
Он кое-как стянул ботинки и, не раздеваясь, прошел в кухню. Проточной водой не удалось смыть вкус паршивого спиртного, а от молока стало только хуже: к горлу подкатила тошнота.
– Не хочешь объяснить?
– Серьёзно – отвали. Меня и так три часа секли во всех позах, только тебя ещё не хватало.
– Как пожелаешь, – процедил Майкрофт и вышел.
Грег сжал голову ладонями.
Бешенство и бессилие текли по венам вместе с кровью, наполняли лёгкие вместо воздуха. Он застыл, закрыл глаза, пытаясь успокоиться, пытаясь не поддаваться ни тому, ни другому. Есть выход, ещё не всё потеряно, они обязательно найдут выход, но на каждое слово надежды в ушах звучали другие слова. Каркающий голос судьи, шипение адвокатши, блеянье салаги-прокурора, шепотки людей в зале и – Брекенбери.
Так не может быть. Так не должно быть. Убийца не должен остаться на свободе. Неправильно, это так невыносимо неправильно. И ни малейшего понятия, как всё исправить.
Надо было расслабиться, но он боялся, что если хоть на мгновение ослабит сведённые мышцы или утратит сосредоточенность, то бушующие чувства пробьют огромную дыру у него в груди.
– Пап?
– Иди спать. Уже поздно.
– Я тебя ждала. – Эль неуверенно шагнула, протянув руку.
– Иди спать, – резко повторил Грег. Он стоял спиной к дочери, прикрыв глаза, сосредоточившись на том, чтобы не сорваться, не разнести всё к чертям собачьим, выплёскивая чувства на окружающих.
Элизабет вздрогнула всем телом, но не сдвинулась с места.
– У тебя что-то случилось?
– Вам лучше послушаться отца, – мягко произнес Майкрофт, шагнув из темноты гостиной в коридор.
– Нет, я останусь. – Девочка упрямо встряхнула волосами.
– Иди! Спать! – Грег выдохнул и, тщательно контролируя голос, повторил: - Иди спать, мышонок, всё хорошо. Иди спать. Майкрофт, уведи её!
Бросив на Майкрофта рассерженный взгляд, она бросилась наверх и оглушительно хлопнула дверью. Грохот слился со звоном: одной тарелке не посчастливилось подвернуться под руку. Грег уставился на осколки почти удивлённо.
Комнату заливал закатный свет, она тонула в нём, и сам он был до самой макушки заполнен багровым, едким пламенем. Неслышно и плавно, словно призрак, Майкрофт приблизился к нему и мягко провёл ладонью по спине, будто успокаивая норовистую лошадь.
– Полегчало?
Грег слабо покачал головой, все чувства разом покинули его, оставив только пустоту и слабость в ногах, и он, может, даже осел бы на пол, если бы
не Майкрофт.
– Тяжелый день.
Майкрофт фыркнул.
– Я заметил.
– Майкрофт! – Озарение, как вспышка, заставило Грега вывернуться, не обращая внимания на осколки, хрустнувшие под ногой. – Ну конечно! –
Холмс внимательно заглянул ему в глаза, чуть прищурившись.
– Ты же можешь…
– Нет.
– Ты даже не знаешь.
– Знаю и – нет.
Грег отступил, гнев всколыхнулся в нём на мгновение, но быстро угас, – инспектор уже слишком устал для сильных эмоций.
– Почему?
Майкрофт со вздохом обнял его.
– Представим, что я сделал то, о чём ты хотел меня попросить. Что я решил твою проблему своими методами. Не понадобится много времени, чтобы ты возненавидел себя за эту уступку своей совести, своим принципам. Даже сейчас, когда ты утомлён и расстроен, ты понимаешь, что использовать мои связи – нечестно, несправедливо. Для тебя, – уточнил он. – Так что в конечном итоге ты всё равно будешь чувствовать себя паршиво.
– Но я не знаю, что мне делать сейчас! Мы разбиты, я разбит, без его признания у нас ничего нет. Ничего, Майкрофт, совсем! Его отпустят!
– Точнее, его отправят в государственное учреждение для принудительного лечения.
– Его не накажут.
– В каком-то смысле, он уже наказан увечьем своего разума.
– То есть, по-твоему, это нормально? То есть, по-твоему, его надо погладить по голове, как бедного, больного мальчика, и дать сладкую конфетку?
– Не злись. Я ничего такого не имел в виду, это была абстрактная мысль.
Он мягко, но настойчиво потянул Грега прочь из кухни. Тот несколько минут ещё сверлил его угрюмым взглядом, но последовал за Майкрофтом. Напротив комнаты Эль он замялся, но всё тело его было тяжелым и разбитым, даже мысли были неповоротливыми и вялыми. «Потом, завтра», –шепнул Майкрофт, и Грег покорился, оставив и уборку, и объяснение с Эль на утро.
Едва голова его коснулась подушки, он тут же уснул, и уже не видел, как Холмс сел за стол к ноутбуку и без звука запустил видеофайл. И с какой холодной ненавистью, той почти равнодушной ненавистью, с которой хищник наблюдает за врагом, посмевшим преступить границы владений, Майкрофт следил на экране за молодой женщиной в адвокатской мантии. Как в его взгляде застыло пустое выражение, которое возникает там, когда серый кардинал британского правительства строит свой очередной, роковой для некоторых, план. И как медленно, преодолевая себя, он выключил ролик, отправил всю папку в корзину и захлопнул ноутбук, будто крышку гроба.
На утро к Лестрейду вместе с жаждой и чувством, будто он сожрал дохлую кошку, завёрнутую в грязный носок, пришла решимость. И первым делом он взялся за разговор, который и так откладывал слишком долго. Задобрив Элизабет огромной порцией блинчиков, он устроился напротив неё и торжественно произнёс:
– Элизабет, я хотел бы поговорить с тобой о чём-то важном. Доедай-доедай. – Эль шумно проглотила кусок, почти не пережевывая, и Грег продолжил: – Ты помнишь о чём мы говорили, когда Майкрофт поселился у нас?
– В который раз?
– В который?.. А, да, точно. Неважно, пусть будет в первый.
– Ну, что он твой друг и что ему нужна твоя помощь. А что случилось? У нас поселится кто-то ещё из твоих друзей?
– Нет-нет, никого. Дело в том, что… – Сколько раз он мысленно прокручивал этот диалог, столько же раз он запинался на этом месте. Нужные слова отказывались находиться, любая формулировка звучала либо пошло, либо слишком расплывчато. – Дело в том, что мы с Майкрофтом больше не друзья.
– Вы поссорились? – В тоне её голоса Грегу почудилась холодность, но он не придал этому значения, слишком увлёчённый попытками ухватить мысли за хвост.
– Я неправильно выразился. Мы с ним теперь не просто друзья, больше, чем просто друзья. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– Нет.
– Мы… Мы как мама и Альберт или… Или как родители Патрика. Теперь ясно? Эль!
Девочка подтянула колени к груди, спрятав лицо, и Грег никак не мог понять, что она чувствует, и эта неизвестность заставляла его волноваться.
– Ты столько рассказывала про родителей Патрика, я думал, ты будешь не против. Посмотри на Патрика, у него же всё хорошо. Ну, если не считать Джека, но тебе же нравилось, как живёт Патрик, мышонок.
Она наконец подняла голову, и Грег облегчённо выдохнул: Элизабет широко улыбалась.
– Это здорово, пап! Очень, очень здорово! Просто супер, да! Я пойду, надо кое-какую домашку доделать. – Она коротко обняла его за шею и поспешила наверх.
Радость от того, что всё прошло хорошо, Эль всё поняла и этот груз можно снять с плеч затопила его, и он не заметил некоторых едва уловимых мелочей, которые иногда играют решающую роль, когда воспитываешь почти подростка. Со спокойной душой он отправился собираться на работу, твёрдо решив, что этот день будет хорошим.
Глава тридцать четвёртая
Паршивый растворимый кофе, который оседает коричневыми разводами. Жужжание участка днём, мерное гуденье – ночью. Диммок, неизменно чистый, аккуратный, будто выведенный по трафарету. Неуловимо приятно вернуться в свой кабинет. Хотя бы в свой кабинет – к работе его не допустили, дабы не дискредитировать полицейское управление тем, что замешанному в скандале сотруднику поручили новые дела. Грег прикинул, когда последний раз занимался обычной полицейской работой, выходило почти два месяца назад. Он нахмурился, что-то не сходилось. Сначала дело с кузенами, потом отпуск, пара дней на розыск пропавших девочек и отстранение. Какая-то нестыковка, связанная со временем, царапнула сознание, но испарилась, как любая мысль, не имеющая отношения к имени Харви Дональда.
Паниковать или предаваться унынью было не в его натуре, и когда волна отчаянья схлынула, Грег с головой окунулся в работу над последним оставшимся у него делом. Ещё никогда он не был столь дотошен, придирчив и педантичен. Он заставил лаборантов перепроверить и переперепроверить каждую улику, каждый волосок, каждую частицу пыли, найденную на местах преступлений. Подчинённые ему патрульные заново опрашивали свидетелей, знакомых, случайных прохожих, которые могли, хотя бы краем глаза, краем уха, что-то заметить. Сам он, вместе с Салли, штудировал каждое дело, заново изучал каждую историю, кропотливо, до малейшей детали, едва ли не наизусть заучивая содержание тонких папок. Но чем дольше это продолжалось, тем больше он ощущал себя бабочкой, что бьётся о стекло, снова и снова, изо всех сил и столь же бесполезно. И от этого чувствовал себя избитым, будто каждая кость, каждая клеточка его тела была сломана, поцарапана.
Календарь утверждал, что прошло трое суток, но для него всё: дни, ночи, люди, слова, – слилось в бесконечное яркое мельтешение, от которого ломило в висках. Изредка он получал сообщения от Майкрофта. В основном, пустые мелочи: что закончилось молоко и чистые тарелки, что миссис Дуглас продаёт дом и переезжает к Минерве, что новый помощник поставил на телефон музыку из детского мультика и эта песенка всё время застревает и крутится в голове, а новый посол Швейцарии уронил вилку для салата в портфель министра иностранных дел России. Что у Элизабет всё хорошо. Всего пара минут на чтение, всего пара приятных мгновений, и – снова паршивый кофе, серая от усталости Донаван, тонкие папки дел, на которых, кажется, запеклось его отчаянье.
Он перевёл взгляд на бланк. В очередной раз не удалось добиться разрешения на встречу с Самантой Брекенбери. Это стало навязчивой идеей. Не потому, что она была ключом, который помог бы поставить всё на место, в конце концов, её показания почти ничего не значили, а потому что хотелось посмотреть ей в глаза и увидеть в них какое-то объяснение. Будто только она могла придать смысл всему происходящему. Как-то оправдать творившееся безумие.
Дверь резко распахнулась, оглушительно шваркнув о стену. Меньше всего Грег ожидал увидеть на пороге Андерсона, от которого широкими волнами исходила ярость.
– Вы – больной человек. Грязный больной мазохист. В вашем мире есть только работа, и вам плевать на себя. Но это не значит, что все вокруг должны следовать вашему примеру! Слышите вы? Она вами восхищается! Вы хоть раз заметили, как она привязана к вам? Она считает вас другом! Если вы завтра решите взять штурмом Букингемский дворец – она пойдёт за вами! Вы знали? Знали об этом? Если да, то вы просто тварь, а если нет – то идиот. Можете сидеть здесь третьи сутки, точно в склепе, и питаться отчётами, но ей нужен отдых. Это вам ясно? Вы знаете, когда она последний раз спала? Когда она вообще последний раз была дома? Может, вам и не к кому возвращаться, но ей – есть! И я заберу её силой, если понадобится, и мне плевать на всё, можете делать, что хотите! Ясно? Ясно вам? Я забираю свою жену домой!
И Андерсон вылетел из кабинета, вернулся, презрительно усмехнулся и снова шваркнул дверью.
Грег помотал головой, в ушах тоненько звенело, и порадовался двум вещам. Что сейчас пересменка и участок почти пуст. И тому, как повезло Салли. Ну кто бы мог подумать, что Андерсон – его мямля Андерсон – может выкинуть такой фортель. И что только с людьми любовь не делает. Покачав головой, он вернулся к разложенным бумагам. Смысл написанного ускользал.
Он положил голову на скрещенные на столе руки, искоса наблюдая за отрезком света, ползущим по стене, и невольно улыбнулся, вспомнив похожий вечер. Тогда за окном шуршал дождь. Он бился над загадкой странных краж, пока все полицейские разыскивали одного взбалмошного детектива. Майкрофт тогда явился к нему, не просто пришел, или прибыл, или вошел, а именно – явился, как умеет только он, непоколебимый, словно скала, и столь же категоричный.
Дверь едва слышно скрипнула, и он тотчас узнал вошедшего. Это было просто, даже в ритме шагов Майкрофта теперь было что-то неуловимо знакомое, уникальное.
– Опять попытаешься изгнать меня? – Грег знал, что Майкрофт тепло усмехается, хоть и не видел его лица. – Должен обратить внимание, что я не вмешивался трое суток и, возможно, продолжил бы делать вид, что не замечаю очередного приступа саморазрушения, но вынужден напомнить…
Почти не замечая, о чём говорит Майкрофт, только вслушиваясь в его негромкий голос, в котором насмешка сплелась с лёгким, скрытым беспокойством, Грег понял, что устал. Что, действительно, опять загнал себя, забыл об Эль и существовании всего другого мира. Он обмяк, будто тряпичная кукла, не в силах пошевелиться. Веки стали тяжелыми, но уснуть прямо за столом ему не дала ладонь, которая опустилась на шею, скользнула и мягко сжала плечо.
Майкрофт настойчиво тянул, и Грег нехотя поднялся.
– Я тебе не жена, – пробормотал он.
– Боже упаси.
За окном мелькали яркие огни вывесок и фонарей. Грег прищурился и представил, что сейчас день, рядом сидит Эль, а напротив – красивая девушка-тень. А потом в голове вспыхнули другие воспоминания – холодная ночь, когда ему сообщили о взрыве в бассейне, непочатая бутылка и далёкий человек с растрескавшимися губами и лёгкими тёмными тенями под глазами.
– Мистер Холмс.
– Инспектор Лестрейд?
Майкрофт едва приподнял брови, и Грег почувствовал себя очень, очень, очень глупо счастливым. Даже не так, не счастливым – спокойным.
– Да так, вспомнилось кое-что.
Он хотел поцеловать Майкрофта, но ещё на середине движения понял, что устал даже для этого, и уронил голову на плечо, тёплое дыхание коснулось макушки. Грег вспомнил ещё одну поездку, он тогда чувствовал себя столь же усталым и разбитым, но сидел, привалившись к холодному окну, а Майкрофт отстранённо что-то читал на своём планшете, сидя на другом конце сиденья.
Неужели, подумал он, Майкрофт теперь будет в каждом его воспоминании? Заполнит собой всю его память? По позвоночнику пробежал лёгкий холодок. Но Грег уснул раньше, чем успел зацепиться за эти мысли.
***
Сон был глубоким и уходил медленно. Он будто выныривал из небытия вселенной. Сначала вернулось чувство тела, ватного, затёкшего за ночь, но приятно расслабленного до последней мышцы, потом ощущения: наволочка слабо пахла порошком, лёгкий цветочный запах, складки ткани под щекой, одеяло, перекрученное вокруг лодыжки. Затем такие же ленивые, рутинные мысли: суббота, можно выключить телефон, чтобы, не дай бог, не вырвали с работы, ближе к полудню – заехать за Элизабет, устроить вечером марафон фантастики с огромными мисками самодельного попкорна. Или даже лучше – взять пару отгулов, уговорить Джоан отпустить Эль и уехать куда-нибудь на внеплановый кэмпинг. Разбить палатку в глуши, где не ловят сотовые и вайфай, жарить маршмеллоу и картошку, разглядывать ночное небо, чистое, с яркими звёздами, которые не загораживает городской смог.
Когда рядом раздался шорох, Грег отпрянул к самому краю, испуганно шаря по тумбочке в поисках лампы, потом медленно выдохнул, унимая сердце.
– Святый боже, как ты меня напугал.
Майкрофт невнятно промычал в ответ, подтягивая одеяло. Окна плотно зашторены, и в спальне сумрачно, как ночью, но часы безжалостно высвечивали 13:58. Грег потянулся и попытался встать, но его схватили за край футболки и втащили обратно под одеяло. Он послушно лёг, заложил одну руку за голову, прикрыл глаза и через несколько минут задремал.
Прошло не больше часа, когда он снова проснулся: на этот раз от того, что ступенька на лестнице протяжно заскрипела. Грег коротко поморщился, мысленно отвешивая себе подзатыльник. Сколько можно, ленивая задница, когда ты уже починишь её? Наградив себя ещё парой едких прозвищ, он поднялся.
Сонный, мятый и всклокоченный Майкрофт пытался пожарить яичницу. Он брал яйцо, поднимал глаза к окну, о чём-то глубоко задумывался, – а может, и засыпал, Грег так и не понял, – и яйцо выскальзывало из ослабевшей хватки.
– Смотрю, не я один испытал приступ саморазрушения, – сказал Грег, оттесняя его от плиты и кивая на всё ещё заметные круги под глазами и чуть осоловевшее выражение в самих глазах. Майкрофт вновь отделался невнятными звуками, которые могли означать ровным счётом что угодно: от клятвы верности Её Величеству до таблицы умножения. – Надеюсь, что ты не отправил Эль в школу с пачкой секретных чертежей вместо завтрака.
– Она в Сандерленде, – наконец разлепил губы Майкрофт, пытаясь то ли расчесать, то ли пригладить волосы пальцами.
– Где? Что? Где? В Сандерленде? Какого чёрта она делает в Сандерленде?
– Я был занят, и ты был занят, оставить её было не с кем. – Видимо, с более-менее привычной причёской к нему вернулась и привычная способность излагать свои мысли. – Согласись, её и так дёргали как тряпичную куклу в последнее время. Пусть поживёт у Эклстонов, пока ты не закончишь все свои дела.
Грег сжал зубы. Идея ему совсем, вовсе, абсолютно не нравилась, но звучала логично, и пришлось внутренне с ней согласиться.
– Мы обязательно заберём её, как только…
– Естественно.
Майкрофт ушел и вернулся уже в обычной одежде вместо пижамы, гладко выбритый и с мокрыми волосами. Грег за это время успел приготовить завтрак и расставлял тарелки.
Майкрофт, не отрываясь, смотрел в телефон, и брови его выделывали странные пируэты, словно их владелец не мог решить, нахмуриться ему или удивиться.
– Что там? Эй, Майкрофт. Что случилось? Что-то серьёзное?
– А? Случилось? Нет, нет, ничего не случилось. Это Шерлок.
– И что он пишет? Майкрофт?
– Что? А, пишет.
– Да что пишет-то?
– Пишет… Пишет, что собирается воспользоваться моим пропуском, чтобы проникнуть на секретную базу.
– Откуда у него твой пропуск?
– Что? Не помню, стащил когда-то.
– Ответь ему: «спасибо».
– Зачем?
– Просто ответь.
– За что я должен его благодарить?
– Майкрофт! Доверься мне и напиши «спасибо». А Джон объяснит Шерлоку.
– Что объяснит?
– Пиши!
– Хорошо-хорошо, если ты считаешь это необходимым.
Закончив стучать по кнопкам, он отбросил телефон на другой конец стола и принялся за еду. Грег, едва сдерживая смех, следил, как он тщательно отпилил небольшой кусочек яичницы, выверенным движением намазал на него соус и положил в рот.
– Ну как? – спросил Грег, когда Майкрофт с непроницаемым лицом дожевал и принялся отделять новый клочок. Его тарелка была давно пуста, и он слизывал с пальца каплю кетчупа.
Майкрофт с достоинством кивнул, и тут Грег не выдержал, потому что чёртов невозможный Холмс… Был чёртовым невозможным Холмсом! Он оттолкнул тарелку и резко притянул к себе Майкрофта. Тот едва успел проглотить, прежде чем Грег впился в его губы горячим поцелуем. Он слизывал остатки соуса, вылизывал губы, пока привкус совсем не исчез, прикусывал язык, и Майкрофт зашипел, вплетая пальцы в его короткие волосы и оттягивая голову.
Грег зарычал самым настоящим образом, как рычат собаки, потому что ему захотелось это сделать; а Майкрофт ехидно усмехался, пытаясь надменно вздёрнуть подбородок, но тяжелое дыхание и красные пятна на шее портили впечатление.
– Кажется, прошлое моё предложение заняться любовью на кухне ты проигнорировал, – бормотал Грег, пытаясь одновременно выпутаться из собственных брюк и стащить рубашку с Майкрофта. Неловкое движение, и послышался треск, а потом стук пуговиц по полу. Решив, что рубашка – это слишком сложно, он упал на колени. Вот брюки – это да, это проще простого. Одна пуговица и одна молния, и…
– Кажется, там всё-таки фигурировал стол, – сдавленно прохрипел Майкрофт, вцепляясь в указанный предмет.
«Кажется, у кое-кого слишком хорошая память. И изрядная доля занудства в крови», – хотел сказать Грег, но рот был занят. А жаль, это был редкий случай, когда Майкрофт не смог бы подобрать слов, чтобы возразить. Когда он понял, что ещё мгновение, и способность к осмыслению реальности окончательно покинет его, он потянул Грега за плечо, заставляя встать.
На секунду они замерли, пытаясь сообразить, что делать дальше. На столе – посуда, которую жалко разбивать, а кафельный пол кухни слишком холодный, даже стоять на нём босиком было зябко.
Грег никогда не думал, что будет возносить молитвы длине коридора до гостиной и старому дивану, который взвизгнул, как пилорама, под весом двух взрослых мужчин. Обивка царапала кожу, как наждачка, и он, победно ухмыльнувшись, подмял Майкрофта и устроился на нём почти целиком. Вцепился одной рукой в изголовье, а вторую просунул между ними и, крепко сжав в кольцо, толкнулся.
Майкрофт шумно и горячо вылизывал его шею, водил ладонями по спине, вдавливал пальцы, будто оставляя тайные метки. Грег с трудом осознавал мир вокруг, растворяясь в скольжении и рваном, хриплом дыхании, перемежающемся стонами – то ли его, то ли чужими. Он приподнялся на локте, чтобы заглянуть в лицо Майкрофту. Тот закрыл глаза и чуть откинул голову назад, упираясь затылком в рассохшуюся, потертую обивку.
Когда Майкрофт шевельнулся и положил ладонь ровно туда, где билось сердце, на крошечную долю секунды Грег испугался, что чужие пальцы легко проникнут сквозь кожу, проткнут её, как бумагу, сломят кости и сомкнутся, сдавят, схватят в капкан. Он так ясно представил, как сквозь сжатые пальцы толчками просочатся струйки тёмно-красной крови, что почувствовал боль – секундную, на полвздоха – и отшатнулся; рука, против воли, дёрнулась, отталкивая ладонь Холмса.
«Что?» – Голоса у Майкрофта не было, вопрос угадывался по движению губ и выражению глаз. «Ничего», – так же беззвучно откликнулся Грег, слабо улыбнувшись.
Он вернулся к прерванному движению, вжимаясь сильнее, быстрее, горячее и жестче, пока все мысли и ощущения не поглотила вспышка острого удовольствия.
– Качели, – сказал он, когда отдышался, вновь осознал себя как личность и цельное существо, а не россыпь маленьких жарких звёзд. И даже цельной личностью, или тем более цельной личностью, двигаться не хотелось, но Майкрофт дёргал его, тыкал в бок, тащил – куда-то наверх, потому что приходилось поднимать ноги. И только под тугими струями воды Грег наконец смог вдохнуть полной грудью и окончательно вернуться в жестокую реальность.
Майкрофт прекратил вытирать волосы полотенцем только за тем, чтобы вздёрнуть бровь.
– Ну, жизнь у меня как качели, то вверх, то вниз. С ветерком так. Вчера всё плохо, потом всё хорошо, потом чуть-чуть плохо…
– Из-за Эль?
– Да.
– И потом всё чуть-чуть хорошо? – едко спросил Майкрофт, отшвыривая полотенце.
– Нет, потом всё очень-очень хорошо, – сказал Грег и зафыркал от того, как пошло-романно это прозвучало. А Майкрофт перестал улыбаться и вдруг посмотрел серьёзно.
– Не качели. Горы.
Грег попытался скопировать выражение, но брови поднимались только обе сразу.
– Ты карабкаешься в горы, – Майкрофт положил ладонь ему на глаза, – тяжело отвоёвываешь каждую пядь, каждый уступ, а потом срываешься. Падаешь, лежишь разбитый, поднимаешься и начинаешь всё заново.
Ладонь исчезла, и когда Грег открыл глаза, в ванной больше никого не было. Он зашел в спальню и переоделся, бросив мокрый халат на кресло. Потом обвёл комнату взглядом. Надо не забыть предложить Майкрофту объединить спальни. Интересно, сколько может стоить такая перепланировка? На счету должны были оставаться кое-какие…
Деньги.
Чёрт побери, деньги!
Он то пропадал, улепётывая от секретных служб, то брал незапланированный отпуск, потом появлялся на пару дней для поиска девочек, а потом его отстранили. Выходит, зарплату ему не должны были платить чуть больше двух месяцев, так какого чёрта?.. Хотя, глупый вопрос, чёрта он знает только одного.
– Деньги.
Майкрофт поднял голову от ноутбука. Секунду он выглядел непонимающе, а потом принял уже знакомый вид, хорошо, просто прекрасно знакомый Грегу вид, с которым говорил: «Ну да, небо зелёное. Что в этом такого?», – а потом пытался убедить, что в этом и правда нет ничего такого.
– Какого хрена ты опять натворил? Поставил меня на довольствие в Букингемский дворец в качестве любимой болонки пятого мажордома?
Майкрофт едва поморщился, вздохнул и закрыл ноутбук.
– Конечно же, нет.
– Тогда что ты…
– Всего лишь объединил наши счета.
– Ты сделал что?
– Это было несложно.
– Это было… Это было несложно?! Моя подпись! Личное присутствие!
– Бюрократические мелочи.
– Ты распоряжаешься моей жизнью так, будто она твоя собственная, - медленно проговорил Грег. – Какие бюрократические мелочи, право слово.
Он хотел добавить ещё кое-что, на самом деле, много чего и, желательно, на повышенных тонах, но сбился. Майкрофт вдруг потерял невозмутимость и посмотрел растерянно, пытаясь нахмуриться, но брови изгибались плаксиво и изумлённо, будто у человека, который пришел в себя рядом с трупом, с окровавленным топором в руках и не имея ни малейшего понятия, как он тут оказался.
– Я не... Я не распоряжаюсь. – Он обмяк, ссутулился, сложив руки на груди. – Я не распоряжаюсь. Я просто не отделяю твою жизнь от... Мне извиниться?
Грег крепко потёр лицо. Горы, определённо горы.
– Не нужны мне извинения, – устало сказал он и сел на кровать.
В душе роилась сотня чувств, но такие невнятные, смазанные, что он не мог уцепиться ни за одно, вытянуть его и дать определённое имя; сказать: я злюсь, или я расстроен, или мне страшно. Страшно?
– Мы с тобой высоко забрались.
Майкрофт едва искривил губы то ли в улыбке, то ли в усмешке.
– Да, пожалуй.
«Падать будет больно», – хотел сказать Грег, но его прервал дверной звонок.
За дверью оказалась Салли в мятой одежде и куртке, застегнутой неправильно – ряд пуговиц сбился на одну.
– Ну и вид тебя. Что там? Харви сделал очередное признание, которым мы можем подтереться?
– Нет, сэр. Сэр… Это Эль, сэр, простите… Она сбежала.
Глава тридцать пятая
О чём думает человек, сорвавшись со скалы? Что успевает почувствовать за то короткое мгновение, пока летит тряпичной куклой в пасть пропасти?
Грег мог бы рассказать; его падение длилось вечность, но несмотря на время, растянутое, завязшее, словно прилипшее к рукам, оно было пустым. Пустым, как голова или сердце. Не шуршащей пустотой улиц, с которых от жары сбежали все прохожие, и город словно вымер, а пустотой квартиры, которую неожиданно бросили жильцы, безжизненной, затхлой; дымящейся пустотой, которую оставляет пуля, пробив череп и размазав мозги по плечам.
Мир словно ускорился на бешеной перемотке, замелькал вокруг смазанными лоскутами, а Грег только и мог, что ловить обрывки.
… как… телефон не … и они позвонили мне … сколько… вы сможете… что говорят… мне нет дела!.. значит… вызывай… развернуть… двенадцать групп… лично прослежу… почему… минуту… сеть… как можно быстрее… Грег… Грег!
Звон оборвался, резко, мир рывком вернулся в привычное течение, впечатался с размаха.
– Эль, – хрипел он в плечо Майкрофта. Лёгкие жгло, словно он глотнул кислоты. – Надо…
– Уже, я уже всё сделал. Её ищут.
– Я…
– Отдышись. Сейчас в работе, в общей сложности, около тысячи людей. Они перетряхнут Сандерленд и дорогу к нему по камешку, а если понадобится, то и Лондон. Просто отдышись.
«Лили Олдридж была одета в клетчатую юбку и желтую клеёнчатую куртку...»
– Боже, нет, – выдохнул Грег, и это был его последний выдох: лёгкие сгорели, он чувствовал, как их оплавленный остов ходил в груди.
Нет.
Нет.
Нет.
Нетнетнетнетнет.
«…тело найдено…»
Нет!
«… двадцать три проникающих ранения… предположительное орудие убийства…»
«…была изнасилована…»
«…последний раз видели… тёмный седан…»
«…поиски прекращены…»
«…обнаружена… предположительно использовалась для транспортировки наркотиков…»
Весь немалый опыт полицейского, каждое дело, которое он вёл или о котором слышал, – всё это обрушилось на него картинами, в которых Элизабет… Сколько продержалась Эйрин Эрнхольц? Чуть больше месяца, двух? О чём думала она, когда лежала сутками, свернувшись в гнезде из вещей дочери?
«Молю тебя, ангеле хранитель мой добрый…»
Господи, нет.
Нет.
Обо всём этом нельзя думать, нельзя.
– Достаточно, – проговорил Грег, отстраняясь. – Я в порядке.
Он натянул куртку, пошарил по карманам, проверяя ключи от дома и машины, бумажник, выгреб мелкие бумажки.
Дышать больно. Каждый глоток воздуха надо экономить, не тратить на слова, не тратить на чувства и посторонние мысли. Надо собраться и поехать в Сандерленд, выяснить всё самому и присоединиться к поискам. Да хоть на брюхе проползти все болота Англии!
Майкрофт сел на пассажирское сидение, ремни вжикнули, когда он пристегнулся быстрым движением, выдававшим беспокойство.
– Бардачок, – сказал Грег и больше не проронил ни слова.
***
Глаза у Эмили припухшие, лицо бесцветное, но вела она себя как обычно: решительно и напористо. Джек, который крутился рядом с ней, то предлагая прилечь, то спрашивая о самочувствии, не получал даже короткого взгляда, только раздраженный взмах руки.
– Вчера всё было хорошо, я не заметила ничего такого. Но я давно её не видела, решила, что ей свойственно быть такой тихой и замкнутой.
Грег слушал всё это не в первый раз. Никаких новостей не было, а солнце уже клонилось к закату, и чем ближе к вечеру, тем сложнее ему было сохранять хотя бы подобие спокойствия, отвоёвывать новый глоток воздуха. Рассказ Эмили почему-то успокаивал, словно в этот раз она неожиданно вспомнит новую деталь, которая всё поставит на свои места. Она терпеливо пересказывала скудные события прошедшего дня.
– Потом Крис решил сводить её на ярмарку, мы поднялись в комнату, но там не было ни её, ни вещей. Когда мы поняли, что её нигде нет, то тут же позвонили тебе, но…
– Да-да, я знаю. Я не слышал, – прервал её Грег, потирая виски.
Хвост в комментариях.
@темы: Рейтинг R, Майкрофт Холмс, Фанфик, Грегори Лестрейд, Романс
-
-
28.04.2013 в 21:43-
-
28.04.2013 в 21:45-
-
28.04.2013 в 22:34нет-нет-нет, пожалуйста!
-
-
28.04.2013 в 23:08-
-
28.04.2013 в 23:08-
-
28.04.2013 в 23:08-
-
28.04.2013 в 23:38ДА ДАДИТЕ Ж ВЫ МНЕ ДЫШАТЬ СПОКОЙНО, СВОЛОЧИ
не могу продолжить читать дальше, не выкрикнув вот просто в лицо
дочитаю - разверну мысль; не факт. что сегодня, но все неоставленные комментарии к главам - за мной
-
-
28.04.2013 в 23:44ЗАЧЕМ ВЫ ТАК ПОСТУПАЕТЕ?
БОЛЬ СТРАДАНИЯ! МАЙКРОФТ НУ НАХЕРА ТЫ ТАКОЙ УПРЯМЫЙ?!
-
-
28.04.2013 в 23:51Аааа, уберите от меня эту адскую беспомощность.
Слушай, Нёкл, срочно надо дальше, иначе это же будет по схеме "просыпаешься каждое утро с мыслью о том, что всё плохо, и пытаешься понять. что именно, а потом вспоминаешь: нерешаемая дилемма, майкрофт ушёл, ребёнок несчастен, майрофт ушёл"
фублин
чото прямо реву
-
-
29.04.2013 в 01:06Ух ты.
Ух ты.
Просто невозможный конец.
-
-
29.04.2013 в 01:07Ух ты.
Ух ты.
Просто невозможный конец.
-
-
29.04.2013 в 01:42-
-
29.04.2013 в 03:06Вот прямо даже не знаю, что сказать.*Продолжает неверяще пялиться в монитор.*
Хорошо, что это не конец. Вы же говорили, что есть еще 36 финальная глава, насколько я помню.
Надеюсь, что там все разрулится.
А то прямо даже не знаю, как с этим жить.) Я ж почти год ждала, чем все это завершится, а тут вот...
-
-
29.04.2013 в 07:17MadMoro,
Lady Ninka, чш, всё будет нормально.
Талина2010, финал нормальный, всё будет хорошо.
-
-
29.04.2013 в 10:05УРА!!!
-
-
29.04.2013 в 13:17-
-
29.04.2013 в 13:32-
-
29.04.2013 в 15:45Блин не только родителям нельзя позволять ломать свою жизнь, но и детям этого позволять нельзя.... Автор вы меня просто убили...
-
-
29.04.2013 в 16:25финал нормальный, всё будет хорошо.
Вы прямо камень с души сняли.
-
-
29.04.2013 в 18:50-
-
29.04.2013 в 20:34Ох, я знаю, что торопить с выкладкой - это дурной тон и вообще фу, но... сжальтесь, просто сжальтесь.
Санастезис Нёкл, ух, ну вы и встряску нам устроили)))
-
-
29.04.2013 в 21:40Да, там ещё 23 страницы.
Позвольте поставить вам развесёлую песню, которая не про похороны:
Listen or download Evanescence Lacrymosa for free on Prostopleer
-
-
30.04.2013 в 06:55Вся боль беты в одном предложении.
Антея Шэра, мы старались!
danechka, твоя немногословность о многом мне говорит.
Талина2010, я вообще больше ничего не буду говорить, а то я всех запутаю своим восприятием
Nioni,
Lacerta., делаем всё, что можем. Завтра вроде как выходной, значит завтра постараемся всё сделать и выложить. Подарок к первому мая и дню рождения автора
kot70215, так и не решила, что правильно будет сказать. я вижу эту ситуацию по-другому (ну логично, раз я её так выписала), для меня здесь всем плохо и все поступают не правильно под влиянием разных факторов. но я рада, что у вас есть своё восприятие, мне было интересно его узнать-)
-
-
30.04.2013 в 07:54Очень странная девочка. И странные Грег с Майкрофтом, до сих пор не подыскавшие ей хорошего психолога, при ее-то закидонах...
То ли полная дура, что маловероятно... То ли конкретная эгоистка и манипуляторша. То ли воспитание паршивое, то ли врожденное моральное уродство.
Теоретически, она может образумиться, пожив пару месяцев с отцом, сходящим с ума от тоски и одиночества. Почувствовать свою вину и.т.п. Но для этого нужна чуткость, а девочке вроде пофиг на всех, кроме себя. Блин, ну не перевариваю таких детей... хотя такие бывают, конечно ...
Майкрофта жаль. Безумно жаль.
А Грег идиот. Ломает свою жизнь, топчет чувство Майкрофта, делая его жертвой капризов мерзко воспитанного ребенка.
Потакает эгоизму дочери, тем самым углубляя прорехи и поощряя дальнейший ее сволочизм... Мда...
-
-
30.04.2013 в 08:18я опять-таки не знаю какой ответ будет правильным. мне слишком хочется броситься на защиту всех троих, точнее рассказать как это выглядит для меня и почему я написала так, как написала, но я уважаю право читателя на своё мнение. если хотите, если вам интересно, можем поговорить в личке-)
-
-
30.04.2013 в 14:26вот, вообщем-то, ппкс.И не знаю, что сказать.
-
-
30.04.2013 в 15:18мне слишком хочется броситься на защиту всех троих, точнее рассказать как это выглядит для меня и почему я написала так, как написала, но я уважаю право читателя на своё мнение.
А знаете, мне тоже интересно, как это выглядит для вас. Может, расскажете всем после выкладки фика до конца?
Я вообще к детям в фиках отношусь очень хорошо, но вот Эль... Мерзкий ребенок, извините.
-
-
30.04.2013 в 15:21Короче, я с огромным нетерпением жду 23-страничного (как вы только запихнёте весь этот клубок обид и непоняток в какие-то жалкие 23 страницы??) окончания этой истории
-
-
30.04.2013 в 19:15ппкс
С другой стороны, Майкрофта тоже понимаешь: тяжело для своих любимых людей (мать, Грег, да и Шерлок) быть вечно в конце списка приоритетов, так что ультиматум - он тоже не на пустом месте...
ппкс ещё раз
обалдеть
как-то даже и не подозревала, что в этом фике может быть такой диапазон восприятий))
с моей точки зрения все по-своему не правы, но при этом очень понятно, почему каждый из персонажей поступает так, а не иначе, и всех жалко с невероятной силой
интересно, кто как ещё воспринимает происходящее))
-
-
30.04.2013 в 19:25Не соглашусь.
Майкрофт не ставил ультиматумов - Майкрофта просто поставили перед фактом, что его номер 16, и на его чувства всем настолько положить, что и упоминать об этом неуместно... Его автоматом вынесли за скобки. Лестрейд принял решение в одиночку, исходя из сиюминутного детского каприза. Просто пошел на поводу у 9 летнего чада, позволив запутавшемуся вконец ребенку решать за троих. Аффигеть.
Вместо того, чтоб обсудить ситуацию с Майкрофтом, который, на минуточку, не последний дурак..и обладает какими-никакими дипломатическими навыками. Да и вообще с головой дружит. Плюс проконсультироваться всей компанией с психологом, выработать стратегию/тактику поведения. И уживаться, блин.
Решать вопросы, как положено взрослым мужикам, а не истерить.