фанфик "Бургундский красный"

[mystrade]

Название: Бургундский красный
Автор: Трегги Ди
Бета: неа
Фэндом: Sherlock BBC
Пейринг: МХ, ГЛ
Рейтинг: G
Жанр: драма
Дисклеймер: коммерческой выгоды не извлекаю
Саммари: просто маленькая зарисовка о дружбе и понимании
Размер: мини
Предупреждение: возможен ООС, пафос и сироп.



Порой случаются странные вещи. Величайший позор обернулся величайшим освобождением. То, что должно было разрушить меня, развалить до основания и оставить в руинах, наконец-то сделало меня целым.

Хрупкие флаконы, в которых преломляются солнечные лучи. Пушистые кисти, стянутые вместе тонкой красной лентой. Шкатулка из темного дерева, на крышке тонкая трещина – я прослеживаю ее кончиками пальцев. Поднимаю глаза к зеркалу. Наконец-то улыбаюсь себе.

Наконец-то.



***



Это было совершенно обычным делом. Обычный шантаж, обычные требования, обычная операция, которой быть не должно. Обычное молчание Майкрофта, обычное упрямство Грега.

Майкрофт утверждал, что высокое положение влечет за собой неизбежную расплату, и, принимая игру, следует принимать все ее условия. Грег считал, что условия можно менять в процессе игры, но помалкивал об этом. В конце концов, в большой политике Майкрофт понимал куда больше него.

Грегу нравилось, когда Майкрофт говорил о своем положении без ложной скромности. Все эти слова о «незначительной должности в правительстве» предназначались посторонним. Грег посторонним не был. Грег был другом.

Их странная дружба длилась уже много лет, пройдя все необходимые стадии. Было всякое – и утомительная любезность, и показательная грубость, и старания… как же Грег ненавидел стараться кому-либо понравиться! И как раздражался, когда старались понравиться ему! К счастью, все это было позади. Теперь они знали друг друга, понимали друг друга, могли расслабиться, прощая друг другу некоторые недостатки.

Грег не жаловался на вечную скрытность Майкрофта, а Майкрофт терпеливо выслушивал его излияния, бесконечную болтовню о двух самых важных вещах в его жизни. Грег всегда говорил либо о работе, либо о любви, и если с работой все шло на лад, то любовь его всякий раз оказывалась несчастной. С девушками Грегу не везло, или это девушкам с ним не везло. Его бывшая жена любила повторять, что эмоций в Греге не больше, чем в куске бетона. Но это не мешало Грегу снова и снова терять голову от любви, и мучить Майкрофта бесконечными рассуждениями о том, что в этот раз он точно нашел Ту Самую.

Сам Майкрофт никогда не говорил ни о работе, ни о любви, а все больше о двух «Ш»: шахматах и Шерлоке. О Шерлоке спокойно говорить не выходило. Всякий раз Грег раздражался, считая себя не то шпионом-доносчиком, не то мучеником, которому к горбу привязали несносного социопата, а все по вине Майкрофта! Грег хамил, грубил и вообще вел себя глупо, а потом ему всегда было стыдно, и в этом тоже была вина Майкрофта. Словно при нем из Грега лезло все самое плохое и отвратительное. Майкрофт никогда не требовал извинений, и это хорошо, потому что извиняться Грег не умел.

Зато умел оказываться в нужном месте в нужное время. Майкрофт никогда не просил его о помощи, но просить и не нужно было. Майкрофт был его человеком, и все проблемы Майкрофта касались и Грега тоже.

Майкрофт так не считал. Когда Грег в очередной раз вмешался, тот лишь выдавил из себя сухую благодарность, и распорядился своим людям увести умника-шантажиста для дальнейших разбирательств. Сам Майкрофт поспешно укатил прочь на своей блестящей, будто облизанной со всех сторон, машине.

И вовсе не за чем было так сердиться! Обычное дело о шантаже. Обычные требования. Обычный умник, который пригрозил разглашением личной информации. Любая информация о личном у Майкрофта была за семью печатями, а вот конверт оказался не запечатан. Конверт, который Грег конфисковал у преступника и зачем-то сунул себе в карман, вместо того, чтобы отдать Майкрофту.

Конечно, следовало просто его отдать.

Там, внутри, был полароидный снимок.

Какой-то дикий ракурс, словно камера вот-вот свалится сверху на Майкрофта. Основное место в кадре занимал высокий умный лоб. Глаза глядели серьезно и строго, как глядели всегда, но вот остальное было совсем не как всегда! Например, тонкие губы притягивали взгляд, потому что будто пылали. Пылали от темно-красной помады.

Еще в кадре была шея, обмотанная ниткой бус так туго, словно Майкрофт одной рукой фотографировал себя, а другой пытался задушить. Грег разглядел и бледное плечо, перечеркнутое тонкой бретелькой, и треугольник ярко-красной ткани. Это могло быть что угодно, но Грег почему-то знал наверняка, что это платье.

Всего одна фотография. Пустой конверт слегка помялся. В голове тоже было пусто, а живот, наоборот, наполнился чем-то густым и тяжелым. Грег знал точно, что должен сделать. Убрать фотографию в конверт, дождаться очередной пятничной встречи и вернуть Майкрофту его компромат. Ни словом, ни взглядом не выдав, что заглянул внутрь.

Таковы были правила игры, и Грег прекрасно их знал. Знал и Майкрофт. Но все же снимал себя. Вытягивал худую бледную руку, глядел в объектив прямо и серьезно. Вспышка делала лицо неестественно бледным, а зрачки – темными и широкими. С фотографии Майкрофт сверлил Грега взглядом так, словно пытался его увидеть. Или словно хотел, чтобы увидели его самого.

Грег знал точно, что должен сделать.



***



Вечером в пятницу у Скотланд-Ярда Грега всегда встречал темный дорогой автомобиль. Майкрофт же встречал его в гостиной, никогда не выходя в прихожую. Неуклюже согнувшись и разбираясь с заляпанными грязью ботинками, Грег прислушивался к звучащей из гостиной музыке. Ковры у Майкрофта дома были такими, что ходить по ним стыдно было даже босиком.

Они устраивались в креслах напротив друг друга, пили вино и играли в шахматы. И Грега не смущало, что это казалось постановочным кадром. Рядом с Майкрофтом Грег часто ощущал себя, словно попал в кино, таким все было неестественно элегантным. Поначалу это сбивало с толку, а потом Грег привык и научился получать удовольствие и от хороших вин, и от приглушенной музыки – блюз, а не классика – и даже от жутких кресел, которые выглядели так, словно их стащили из музея. Сам Грег ни в чем этом не разбирался – ни в мебели, ни в винах, ни в музыке, а еще он не умел ездить верхом и завязывать галстук самостоятельно, что его очень удручало. Наверное, умей Грег все это, он бы больше походил на героя-любовника из книги, и с романтическими привязанностями в его жизни все обстояло бы куда лучше. Но он не умел, поэтому позволял Майкрофту разливать вино по бокалам, выбирать пластинку этого вечера и делать первый ход белыми.

Грег не умел делать первый ход, поэтому его фраза прозвучала довольно неуместно посреди разговора о книгах.

– Так значит, снова шантажировали.

– Эта история уже в прошлом, Грегори, – укоризненно сказал Майкрофт.

– И все-таки…

– Здесь нечего обсуждать. Это слишком скучная тема для беседы. Ничего нового.

– Кое-что показалось мне странным.

Майкрофт нахмурился. Казалось, он задумался над следующим ходом. Взгляд его не отрывался от шахматной доски.

– Что именно?

– Способ решения. Ты же вез деньги!

– Всего лишь приманка.

– Ты никогда лично не участвуешь в таких операциях. Твои люди этим занимаются.

– Все бывает впервые.

– Ты был недоволен, что я вмешался. Ты собирался заплатить ему. В этот раз все по-другому, – отчетливо произнес Грег, и Майкрофт медленно поднял на него глаза. Лицо его показалось Грегу белым, словно его нарисовали на бумаге и забыли раскрасить.

– Ты знаешь, – спокойно произнес Майкрофт. Грег вытащил из кармана снимок и положил на стол. Майкрофт проследил за ним взглядом. Его губы сжались чуть плотнее, но в остальном он остался неподвижен. Несколько секунд они молчали, а потом Майкрофт потянулся за снимком. Грег прижал фотографию пальцами к столешнице, и Майкрофт отдернул протянутую руку. Отвел взгляд. Сел ровно, и так же ровно спросил:

– Что ты хочешь?

Грег процедил:

– Надень это.

Несколько секунд Майкрофт ждал, словно надеялся, что ему послышалось, или что Грег опомнится. Этого не произошло. Майкрофт встал и очень медленно подошел к массивному секретеру у стены. Вернулся в кресло, прижав к животу продолговатый ящик из темного дерева. Аккуратно положил его на колени, аккуратно поднял крышку, аккуратно извлек нитку бус. Она была длинной, и бусины загремели о стенки коробки. Грег внимательно следил, как Майкрофт наматывает на шею украшение. Галстука на нем не было, потому что дома он предпочитал ходить без него, а также без пижонского зонта и строгого жилета. Майкрофт позволял себе даже расстегнуть верхние пуговицы рубашки, потому что чувствовал себя достаточно комфортно в присутствии Грега.

Доверял ему.

Майкрофт вытащил кружевные черные перчатки. Ему пришлось закатать рукава, чтобы надеть их. Грег видел, как бледная кожа с мелкими веснушками и светлыми, почти прозрачными волосками, исчезает под тонким кружевом. Майкрофт чуть помедлил, прежде чем взять помаду. Он вопросительно взглянул на Грега, по-прежнему не произнося ни слова, будто голос ему отказал. Рука, сжимавшая тюбик, подрагивала, и Майкрофт досадливо прикрыл глаза.

– Там ведь еще платье? – спросил Грег вполголоса. – Ты же не будешь переодеваться здесь? Иди в спальню.

Майкрофт поднялся и пошел прочь из комнаты, все еще прижимая к животу деревянный ящичек. Грег дал ему несколько минут, прежде чем пойти следом.



***



Я никогда до конца не понимал смысл этой дружбы. Не понимал функции Грегори Лестрейда в моей жизни. Мы никогда не стали бы любовниками, потому что его ориентация не оставляла сомнений. Мы никогда не стали бы коллегами, потому что Грегори ничего не смыслил в большой политике, равно как и в малой. Мы не могли стать друзьями, потому что это противоречило всем доводам здравого смысла. Я не мог и не хотел заводить друзей. Для личных разговоров у меня был психоаналитик, для помощи в деликатных вопросах – Антея, а горькую правду в лицо, которую, как считают люди, друзья всегда выскажут, с удовольствием озвучивал Шерлок. Что касается Грегори – он присматривал за моим братом безо всяких дополнительных стимулов и поощрений в виде шахматных партий.

Эти партии нужны были мне. Его присутствие. Его голос. Его жалобы на жизнь и женщин. Мне казалось, в этом его функция. Просто быть рядом. Быть кем-то, кто безопасен. Кто нужен. Кто честен. И кто заслуживает двух верхних расстегнутых пуговиц.

Удивительно, как часто я ошибаюсь в людях.

Я оказался в спальне, тонкая дверь была единственной преградой между мной и им, между мной и тем снимком на столе. Кровь ударила в голову, от стыда мутило. Хотелось лечь на кровать, закрыть глаза и притвориться спящим, чтобы все плохое ушло. Следовало запереть дверь, написать нужным людям, и ждать, когда проблему с Грегори решат, после чего уничтожить этот снимок, и все другие тоже.

Я не сделал ни того, ни другого. Я положил шкатулку на кровать. Поднял руки и стал расстегивать пуговицы. Пальцы не слушались, я слишком устал, чтобы сопротивляться. Я не хотел сопротивляться Грегори, человеку, который должен был быть мне другом.

Я начал делать это еще в детстве. Переодеваться. Обманывать зеркало. Себя.

Сначала я брал только ее запахи. Флакон духов на трюмо. Тяжелый, горький запах. Название – «Темная рапсодия». Я смутно догадывался, что «рапсодия» – это что-то, связанное с музыкой. Я тогда только начинал брать уроки фортепьяно. И потому казалось, я вправе на этот запах – раз уж я тоже связан с музыкой. Это была странная детская логика.

Мама любила эти духи. Округлый флакон, удобно ложащийся в ладонь. Поэтичное название. Мама любила музыку, не зря же она нашла мне учителя по игре на фортепьяно, а Шерлоку – по игре на скрипке. Она хотела, чтобы у нее были «музыкальные мальчики». Сама она не прикасалась к инструментам.

Я брал ее окурки из пепельниц, если их не успевали опустошить. Короткие и смятые, испачканные помадой. Они пахли шоколадом и кофе, я зажимал их между пальцами, между губами. Я хотел бы, чтобы на моих губах осталась помада, но этого не происходило.

Один раз я надел ее платье. Она так никогда и не узнала. Никто не узнал, даже Шерлок, который видел всех насквозь. Возможно, именно это он предпочитал не заметить. Возможно, ему тоже было противно. Как и мне.

Я был осторожен. Я не крал ее вещи, я покупал себе свои. Кисти для макияжа, они так приятно ласкали кожу... Я всегда делал это у зеркала. Иногда собственно отражение казалось мне наградой, иногда наказанием. Мне было стыдно, но я заставлял себя смотреть. Мне было сладко, дыхание замирало, когда я покачивался, заставляя платье едва слышно шуршать.

Я снял брюки и рубашку, сложил их на краю кровати. Носки и белье тоже. Тонкое кружево сжало член – сложно найти дамские трусики подходящего размера. Эти были малы, резинки впивались в кожу, кружево терлось о кожу, причиняя то наслаждение, то боль. В этот раз – только боль.

Я вынул из шкатулки платье, избегая глядеть в зеркало. В этот раз у меня был другой зритель, достаточно с меня. Шелк стекал по пальцам, гладкий, холодный. К моему цвету кожи и волосам подошел бы черный, но мне захотелось красный. Это было вульгарно, слишком ярко и слишком пошло. Красный – не мой цвет, но я так захотел.

Платье было коротким, чуть выше колен, и больше походило на ночную сорочку. Возможно, оно и было сорочкой, я никогда об этом не думал. Прежде никогда. У меня не было туфель, потому что каблуки казались сплошной мукой и издевательством. У меня всегда было особое отношение к издевательствам. Кажется, я сделал все, чтобы меня можно было сломать одним ударом. Оставалось лишь ждать того, кто этот удар захочет нанести.

Мне все-таки пришлось повернуться к зеркалу, чтобы использовать помаду. Бургундский красный, так назывался оттенок. Мне нравилось запоминать названия. Мне нравился вкус помады на языке. Поэтому я до нелепого много времени посвятил вдумчивым поцелуям с различными девушками когда-то. Я тогда еще учился в университете. Шерлок презрительно называл мои исследования возрастной озабоченностью. Меня забавляла его слепота. Она была облегчением. Хотел бы я увидеть его лицо, когда Грегори расскажет ему.

Мне снова захотелось лечь и уснуть, я даже присел на кровать, закрыл глаза и попытался привести в порядок дыхание. Но тут дверь отворилась, и Грегори вошел в спальню.



***



Майкрофт сидел на кровати, сгорбив спину. Когда Грег зашел, он попытался прикрыться, вцепившись руками в плечи. Это был нелепый жест, Майкрофт и сам это почувствовал, мгновенно опустив руки. Грег не мог отвести глаз, таким необычным, невероятным казалась представшая перед ним картина. Видеть это вживую совсем не то же самое, что на фотографии. Майкрофт Холмс, высокомерный и всесильный, властный и таинственный. Майкрофт Холмс, ценящий хорошую музыку и хороший тон, Майкрофт Холмс, ненавидящий смс-ки и зубных врачей.

Это был совсем другой Майкрофт Холмс.

Это был все тот же Майкрофт Холмс.

Грег подошел к нему ближе, и Майкрофт встал, чтобы не смотреть снизу вверх. Застыл, позволяя себя разглядывать. Тонкие губы скривились, темные на фоне бледной кожи, почти багровые. Бусы тускло сверкали, сдавливая шею, впиваясь в адамово яблоко. Платье обтягивало тело, даже плоскую грудь, словно было сшито на мужчину. И казалось невероятно сложным вспомнить, что всего пару минут назад так же идеально сидела по фигуре мужская рубашка.

Майкрофт поднял глаза, наконец-то встречаясь с Грегом взглядом. Посмотрел серьезно и очень устало, прямо как на той фотографии. Словно просил о чем-то, только вот не было ни малейшего шанса понять, о чем.

Грег медленно протянул руку и коснулся его руки. Майкрофт ощутимо вздрогнул, его губы изумленно шевельнулись, когда Грег сжал его руку и поднял к своему лицу. Грег коротко поцеловал холодные пальцы, и Майкрофт изумленно опустился на кровать, будто у него не осталось сил стоять. Он запрокинул лицо, не отводя пронзительного взгляда.

– Красивый, – сказал Грег, и глаза Майкрофа заблестели. Грег поспешил отвернуться, прежде чем заметил бы в них слезы. Он вышел из спальни, аккуратно прикрыв за собой дверь. Майкрофт лег на спину, глядя в потолок широко распахнутыми глазами.

Медленно, задумчиво улыбнулся.