Слова и цифры

[mystrade]

Название: Слова и цифры
Автор:  Санастезис Нёкл
Бета:  luminoso
Перийнг: Лестрейд/Майкрофт
Рейтинг: PG-13
Размер: жирное мини (7 800 сл/51 800 зн. с пр).
Жанр: romance, angst
Предупреждения: лёгкий OOC движимых и части недвижимых объектов
Примечание: писалось на заявку 13.26. автор рулили как мог, но в заявку де-факто невписался, окончательно утвердившись во мнении, что "тепло" и "ust" не входит в перечень авторских добродетелей.

У людей есть особенные ругательства. Например, для миссис Хадсон нет ужаснее и унизительнее слова, чем «трус», а доктор Ватсон таким тоном произносит «банкомат», будто это имя его кровного врага, которого он поклялся искоренить ценой своей жизни. Для Шерлока такими понятия должны быть «скучно» и «идиот», но он повторяет их слишком часто, так что страсть поистрепалась. Для Шерлока самой страшной бранью стало слово «невозможно». О, «невозможно», он ненавидит куда сильнее, чем «скучно», «Мориарти» и «Cluedo» вместе взятые.

А вот для инспектора Лестрейда нет хуже слова, чем «врач». Эти жалкие четыре буквы не способны отразить и сотой доли того глубокого презрения, отвращения и брезгливости, которые Грегори испытывает к людям в белых халатах. Он отказывается думать о причинах, предпочитая просто и скромно ненавидеть всех их скопом. За товарищей, которых они не спасли, за тех, кто остался инвалидами. За маму, слишком быстро умершую от рака, за выкидыш когда-то любимой жены, после которого всё в их браке пошло наперекосяк, и за все те бесконечные часы, которые он сам провёл в обществе эскулапов.

— Сэр, вам нужен…
— Нет.
— Да.
— Нет.
— Вы опять?
— Салли, я твой начальник.
— Ну давайте, попробуйте стянуть хотя бы одеяло с плеч.
Лестрейд затравлено оглянулся. Вокруг привычно суетились люди, сновали полицейские, медики, один раз даже мелькнул до боли – особенно сейчас – знакомый синий шарф, но, к счастью, инспектора скрывала створка машины скорой помощи и фигура Донован. Он выпрямился – бока тут же заныли так, будто рёбер у него не двенадцать, а сорок и каждое из них сломано в двух местах. Хотя сломано только одно. Нервно дёрнув уголком рта, Грегори поднял руку – от опухшей правой ключицы стрельнуло так сильно, что пальцы судорожно вцепились в край оранжевого пледа.
— Да хватит, — с жалостью произнесла Салли и прикусила губу. — Вам надо в больницу.
— Нет.
— Парамедик сказал…
— Нет.
— Сэр…
— Нет.
— Это глупо.
— Нет. Ни за что. Только через мой труп.
— Ваша фобия…
— Это не фобия.
— А если…
— Донован! Ты мне не мамочка. Пойди и займись чем-нибудь полезным!
Раздражение придало сил, и Лестрейд сдёрнул с плеч ткань, впихнул её в руки Салли и зашагал к своей машине. Когда он наконец добрался до неё и со стоном плюхнулся на сидение, слово «Шерлок» почти сравнялось в рейтинге ругательств с «врачами». За последние пять лет имя детектива слишком часто становилось причиной очередного столкновения с ненавистной профессией.

Шерлок, ну конечно во всём был виноват Шерлок, разве в его печальной судьбе может быть иначе? Только из-за грёбаного Холмса он мог оказаться в ветхом, дышащем на ладан здании, только из-за грёбаного мать его Холмса он мог оступиться и рухнуть со второго этажа, когда доски под ногами неожиданно переломились. И хотя конечно Шерлок не был виноват в том, что преступники выбрали именно этот дом для своего укрытия, что подкрепление задержалось и что мошенники попытались сбежать через чердак – да в конце концов, что инспектор вообще пошел за ним, – но злиться абстрактно было неинтересно, поэтому Лестрейд мысленно на все лады костерил Холмса, сжимая руль и протягивая руку к ключам зажигания. Мотор завёлся не сразу, и после нескольких попыток Грег откинулся на спинку.

Он попытался глубоко вдохнуть, но от резкой боли на глаза навернулись слёзы, так что пришлось переключиться на короткие быстрые вдохи и выдохи, как у загнанной собаки в жаркий день. В стекло отрывисто постучали. Грег скосил глаза и увидел руку, сжимавшую зонтик, полы дорого пиджака и жилетку с цепочкой часов. Впрочем, чтобы опознать старшего Холмса ему вполне достаточно было зонтика.

— Никого нет дома, — прокричал Лестрейд, подумал и добавил: — Оставьте своё сообщение после звукового сигнала. — Изображать писк автоответчика он благоразумно не стал.
Стук повторился, и даже в простом «тук-тук» отчётливо чувствовалось нетерпение.
Лестрейд стиснул зубы, вылез из машины и крайне невежливо буркнул:
— Что?
Майкрофт оглядел его с ног до головы и взглядом указал на тёмный автомобиль, притормозивший в нескольких метрах.
— Вы меня ни с кем не путаете?
Майкрофт удивлённо поднял брови.
— С Шерлоком, например?
Майкрофт хмыкнул.
— А если я не согласен?
Майкрофт скептически улыбнулся.
— Да что б вас, — пробормотал Грег и заковылял по направлению к призывно распахнутой двери заднего сидения.

Началось всё с малого. Точнее, Лестрейд вообще не заметил как всё началось, долгое время списывая разрешение своих мелких бытовых проблем на удачу: соседи перестали шуметь по ночам, начальник больше не устраивал разносы за нераскрытые дела, количество бумажной работы сократилось вдвое, даже некоторые преступники ловились уж слишком быстро и просто, а развод с нервной женой прошел без сучка, без задоринки. Со временем происходящее всё сложнее стало списывать на удачу. На работе ему доставались только самые интересные и, что важно, относительно безопасные дела. Соседи и вовсе съехали, квартплата снизилась сначала на треть, затем едва ли не вполовину обычной цены, а зарплата, наоборот, возросла. Бывшая жена, умудрявшаяся портить кровь даже после развода, неожиданно получила работу за границей. Единственным, кто сохранял статус-кво, был Шерлок.

Выигрыш в лотерею стал последней каплей. Потому что склерозом Лестрейд пока не страдал и ясно помнил, что билет он не покупал.

Стало совершенно очевидно, что некто весьма могущественный пытается превратить его жизнь в утопию, и так как Лестрейд не верил ни в высшие, ни в какие другие мистические силы, нужно было искать человека. За расследование он взялся со всей серьёзностью: нашел и опросил соседей, задушевно поговорил с домовладельцем, разузнал обо всех, хоть сколь-нибудь подозрительных встречах начальника, выяснил, где был куплен лотерейный билет, и даже предпринял, пусть и провальную, попытку пообщаться с бывшей. Инспектор хорошо знал свою работу, что бы Шерлок не говорил, но найти хоть какую-нибудь зацепку, хоть что-нибудь, что могло бы привести его к таинственному благодетелю, не смог.

Спустя несколько дней началась череда самоубийств, в расследование которых влез Шерлок вместе со своим новым другом, а затем — странная развязка истории с таксистом. И Грег вряд ли запомнил бы это дело, если бы не человек в безупречном костюме и с зонтиком.

Чутьё — важная вещь в работе детектива-инспектора, иногда она помогает больше, чем улики и свидетели. Едва увидев человека, с которым разговаривал Шерлок, Грег отчётливо понял, что это тот самый, кого он искал, кто так педантично и навязчиво вмешивается в его жизнь. Когда их взгляды встретились на несколько секунд и странный господин легко кивнул ему, словно давнему знакомому, последние сомнения Лестрейда рассеялись.

Сначала он пытался поговорить, но выследить, найти, поймать, застать врасплох, хотя бы просто встретиться с Майкрофтом Холмсом оказалось невозможно для скромного инспектора Скотланд-Ярда. Тогда Лестрейд сменил тактику и попытался уйти, «вывернуться» из цепкой хватки Холмса, но что бы он ни делал, внимание и – Грег сам себе не верил – забота Майкрофта настигала его неумолимо как сама судьба.

Лестрейд злился, бесновался, чувствовал первые признаки паранойи, но по прошествии нескольких месяцев пообвык и испытывал только лёгкое удивление пополам с недоумением. И немного злорадства, когда ввязывался в самые опасные дела, которые только мог найти, возвращался домой по самым тёмным переулкам и выкидывал в урну выигрышные лотерейные билеты.

Первым делом, едва дверца машины захлопнулась, он попытался заговорить с Майкрофтом, но тот смотрел в окно и делал вид, что не слышит вопросов инспектора. Несколько секунд Грег раздумывал, не пнуть ли Холмса, но для этого пришлось бы шевелиться, а делать этого совсем не хотелось, так что дорога прошла в тишине. Когда Холмс вышел около его дома, поднялся вместе ним и вошел в квартиру, Лестрейд только мысленно махнул рукой.

Майкрофт застыл посреди гостиной, легко постукивая зонтиком.
— Могу предложить два варианта.
— А вы, оказывается, умеете разговаривать.
— Первый. Вас осматриваю я, и можете не сомневаться в моих навыках.
— Да куда уж мне.
— Второй, — Майкрофт выудил из кармана небольшой шприц. — Я вас усыпляю и везу в больницу.
— И не жалко будет кататься туда-сюда?
— Не жалко.
Шприц остался на столе, пиджак Майкрофт аккуратно повесил на спинку стула и закатал рукава, затем позвонил и положил трубку, не дожидаясь ответа. Через мгновение в дверь постучали, молодой парень передал чёрный чемоданчик, который оказался аптечкой. Лестрейд наблюдал за всем происходящим с каким-то забавным любопытством, задаваясь вопросом, что же еще выкинет этот Холмс? Разложив на кофейном столике бинты, тампоны и ещё какие-то штуки в стерильных упаковках, а также баночки с мазями и ампулы, Майкрофт повернулся к Грегу и выжидающе уставился.

Лестрейд скривился. Он прекрасно понимал, что ему нужна помощь, как медицинская, так и просто чтобы раздеться, но принимать её от незнакомого, чужого человека совсем не хотелось.
— Зачем вы это делаете? Вообще всё, не только сейчас, а в принципе.
— Потому что могу и потому что хочу.
— Почему?
— Что именно вас беспокоит?
— Ну, — Грег задумался. — Это странно.
— Давайте вернёмся к этому разговору после того как обработаем ваши раны.
«Вот уж чёрта с два, будут тут всякие лезть в мою жизнь, будто так и надо», - с досадой подумал Лестрейд и открыл рот, чтобы послать Холмса куда-нибудь очень далеко, желательно, за пределы Британии…
— Хорошо. Помогите снять одежду.
…И захлопнул рот так быстро, что едва не прикусил кончик языка. Нахмурился, впервые заподозрив у себя какой-нибудь интересный вид синдрома Туретта, и глубоко задумался. По логике вещей, присутствие постороннего человека, тем более Холмса, в квартире и необходимость оголяться перед ним должны вызывать возмущение или неловкость, на худой конец. Но нет, вместо этого Грег чувствовал себя на удивление спокойно.

За размышлениями он не заметил, как Майкрофт осторожно стянул пиджак и взялся за пуговицы, стоя очень близко. Лестрейд чуть напрягся и собрался отступить на полшага, но поймал взгляд Холмса и передумал. Было в нём что-то напряженное, сосредоточенное и мучительное, будто тот не рубашку расстегивал, а решал сложнейшее математическое уравнение, от которого зависела судьба мировой экономики, и Грег не заметил, что задержал дыхание.

Закончив с пуговицами, Майкрофт положил ладони на голые плечи, задержав их, как показалось Лестрейду, дольше необходимого, и плавно стянул с него рубашку. Ткань легко соскользнула на пол.

Чуть прохладные пальцы прошлись по бокам, надавливая то мягко, то сильно. Грег дёрнулся и оборвал вдох, почувствовав нажатие, и Майкрофт кивнул сам себе.
— Наклонитесь вправо.
Лестрейд выполнил просьбу, чуть слышно застонав, когда левую половину груди прошило болью. Майкрофт проделал ещё несколько манипуляций: давил и стучал по спине и груди, измерил пульс, затем попросил лечь и пропальпировал живот, — всё это ни на секунду не отрывая глаз от лица Грегори.
— Перелом. Нужна тугая повязка. На ключице гематома.
Лестрейд кивнул, кое-как опершись на левую руку и сев на диване.
— Понадобится обезболивающее. Думаю, двух миллилитров…
— Не надо, так обойдусь.
Майкрофт стоял спиной, но Грег заметил, как на мгновение напряглись его плечи, а пальцы, сжавшие ампулу, дрогнули, и этого оказалось достаточно.

Он знает.

Он знает постыдный секрет, который Лестрейду удалось скрыть от коллег и даже жены. Конечно, он знает, маленький вонючий сукин сын, крысиный потрох.
— Вон.
— Инспектор.
— Вон отсюда! – что есть силы заорал Грег, едва не теряя сознание от острой, резкой боли, раздирающей левый бок. — Убирайся отсюда, ублюдок!
Перед глазами поплыли красные круги, а голова закружилась.
Выродок, ублюдочная тварь.
Знает.
Лестрейд схватил первое, что попалось под руку, — пульт от телевизора, — и из последних сил швырнул. Майкрофт легко увернулся и отступил на безопасное расстояние, наблюдая, как Грег поверхностно и быстро дышит и пытается встать, но руки дрожат, и он снова падает на диван, обессилено откидывая голову на спинку.
— Двух миллилитров хватит. Всего два. Это не опасно.
— Заткнись.
— Только для перевязки. Тебе нужна перевязка.
Грег тяжело сглотнул и открыл глаза, чтобы столкнуться с печальным и твёрдым взглядом Майкрофта.
— Два. А потом ты уберёшься, и я больше никогда в жизни даже имени твоего не услышу.
В напряженной тишине Майкрофт наполнил шприц и ловко, почти безболезненно ввёл иглу в вену на сгибе локтя, затем они подождали несколько минут, пока подействует лекарство. Почувствовав, что может более-менее глубоко дышать, Лестрейд поднялся, и Майкрофт, едва касаясь, смазал место перелома, а затем начал быстро обматывать рёбра. Соединяя руки за спиной, чтобы переложить бинт, он почти вплотную прижимался к Лестрейду, так что тот чувствовала тонкий аромат хвои — то ли одеколон, то ли шампунь. Запах такой неуловимый, что когда он попытался вдохнуть, тот рассеялся.

Закончив бинтовать, Холмс открыл ещё одну баночку и нанёс мазь на опухшую и посиневшую ключицу. Когда он ушел, чтобы вымыть руки, Лестрейд кое-как натянул рубашку — бок после укола болел не сильно, но всё равно тянул и ныл.

«Всего доброго», - крайне недобро пожелал Грег и поплёлся на кухню, невольно прислушиваясь, как Майкрофт собирает вещи. Он открыл шкафчик и потянулся за кружкой, поморщившись, и почти вынул её, когда рука неловко дёрнулась. Кружка разбилась, да так звонко, что Лестрейд вздрогнул. Весь пол усыпало белыми осколками.

— У меня для тебя есть два варианта, — не дождавшись отклика, Майкрофт продолжил: — Первый. Нанять сиделку. Второй. Нанять сержанта Донован.
— Нет.
— Тебе нужна помощь, по крайней мере, на ближайшие несколько дней.
— Это не ваша забота. Спасибо за перевязку и лекарство, — сквозь зубы процедил Лестрейд и едва слышно облегченно вздохнул, когда Майкрофт развернулся и вышел, ничего не сказав.

Битый фарфор хрустел под ногами, и первым делом Грег решил заняться им, но был вынужден признать, что это невозможно. Если смести осколки он ещё сумел, то наклониться, чтобы собрать в совок — уже нет. Вяло ругнувшись, он отшвырнул швабру в угол. И как он будет управляться со всем, как минимум, неделю, пока не сойдёт хотя бы гематома с ключицы? А ещё ребро, без обезболивания…

Вариантов, как сказал чокнутый Холмс, и правда только два: пришлая сиделка или кто-то из знакомых. От идеи нанять медсестру он отказался сразу. Терпеть… врача в родных стенах, целый день, просить помощи, сносить прикосновения во время перевязок — уж лучше он всю неделю пролежит на диване не шевелясь. Правда, можно было обратиться к доктору Ватсону, который, по непонятной причине, отторжения не вызывал. Видимо от того, что гораздо больше ассоциировался с одним надоедливым консультирующим детективом, чем с медициной. Но его Лестрейд не мог попросить по той же причине, по которой отказался от помощи Донован или любого другого знакомого. Ему была невыносима, гораздо больше, чем любая боль, мысль, что кто-то увидит его в таком состоянии, слабым. И каким-то образом придется объяснять категоричный отказ от лекарств.

Грегори хмыкнул. По всему выходило, что самым лучшим выходом было принять помощь Холмса. Тот, с одной стороны был достаточно чужим, чтобы не беспокоиться, насколько беспомощным выглядит инспектор, и вообще не задумываться о своём поведении, а с другой, как не крути, не настолько чужим, чтобы было неуютно. К тому же жирным плюсом было то, что Холмс был осведомлён о… небольшой проблеме Лестрейда.

Когда Грег дошел в своих размышлениях примерно до этого места, хлопнула входная дверь.

Лестрейд мрачно, с ноткой безнадёжности, уставился на вошедшего. Майкрофт ответил насмешливым взглядом, который говорил: «Ты же не думал, что я и правда уйду так просто?».

— Вы нарушаете границы частной собственности, — без энтузиазма сказал инспектор.
— Хочешь вызвать полицию?
— Хочу стейк средней прожарки и холодного пива. И отпуск на Барбадосе.
— Пиво, стейк и Барбадос. Сделаю, что в моих силах, — очень серьёзно кивнул Майкрофт, поставив чемодан на пол.
— Одна неделя, ни днём больше. Начни с уборки на кухне.

После ужина Лестрейд ушел в спальню и уснул, как мёртвый. Майкрофт выждал час для верности и, захватив стул с кухни, зашел к нему в комнату. Он сел рядом с кроватью, поставил локти на колени, переплёл пальцы, опёрся на них подбородком и погрузился в размышления.

В инспекторе Грегори Лестрейде не было ничего особенного. Совсем ничего, он был обычным и скучным до зубовного скрежета, одним из серой массы людей, которых Майкрофт тысячами встречал на своём пути. И он никак не мог понять, почему его взгляд когда-то остановился на этом до зевоты среднестатистическом мужчине. Нет, не сразу, конечно, далеко не сразу.

Сначала, как всякого, кто имел несчастье связаться с Шерлоком, его «просветили» и составили довольно тощее досье. Школа, колледж, несчастлив в браке, рано потерял отца, мать больна раком, не слишком удачлив в работе, старателен, честен, прямолинеен. Старший Холмс решил, что такой человек вполне подходит для того, чтобы время от времени кидать его брату кость в виде неразрешимой загадки. Решил и забыл о нём почти на три года, пока инспектор не попал в серьёзную передрягу, а после неё — на операционный стол. Мелкие неудачи, неосторожность молодого врача, неправильная запись в карте.

Майкрофту стало интересно. Он находил занятным, как инспектор выкручивался, скрывая свою зависимость, и обманывал систему здравоохранения, — весьма изобретательно для среднестатистического человека. А потом всё неожиданно прекратилось, резко, в один день, словно бы Лестрейд проснулся утром, осознал, что он наркоман, и приказал себе перестать. Никаких внешних стимулов, — а к тому моменту Холмс следил за ним гораздо пристальней, чем было нужно, — не было. Он просто взял отпуск на две недели на работе, ушел от жены, которая была этому только рада, и всё. Не ложился в клинику и не обращался за помощью. После этого Майкрофт, сам того не желая, проникся уважением к рядовому инспектору Скотланд-Ярда и захотел ему… немного помочь.

Майкрофта Холмса сложно назвать альтруистом. Он не склонен к бессмысленным действиям и проявлению пустой доброты, но иногда, иногда он не может сопротивляться своим маленьким желаниям. Что особенного в том, что ему хочется чуть-чуть облегчить жизнь Лестрейда? В конце концов, тот прекрасно сработался с Шерлоком, приносит ощутимую пользу, может же Холмс его так странно «отблагодарить»?

Так прошел год. Наблюдение за Лестрейдом превратилось во что-то вроде хобби. Кто-то заводит собаку, кто-то ребёнка, кто-то создаёт жизнь в компьютерной игре, а Майкрофт следит за Грегори, оказывая ему мелкие, незаметные услуги и делая его жизнь чуть лучше.

В какой-то абстрактный момент, который он не отметил как важный, любопытство, уважение и желание помочь слились и превратились во что-то другое. Нет, Майкрофт себя не обманывал, но заключил с самим собой негласную сделку, что будет делать вид, будто ничего не понимает. Так было проще по сотням причин, каждая из которых была весомой. Начиная с того, что он считал: сильные чувства делают нас слабее, забота — не преимущество, отношения – это утомительно и бессмысленно, и заканчивая тем, что у него просто не было времени. Очень прозаично не было времени на то, чтобы что-то предпринять, познакомиться ближе, втереться в доверие, пригласить куда-то, или что там делают люди, когда влюбляются? В любом случае Майкрофту это было неинтересно. Он осознал свои чувства, повертел их, разглядывая и, хмыкнув, отложил на полку, чтобы доставать изредка, по вечерам, на праздники. Но отказаться от заботы не смог или сделал вид, что не смог, и продолжил настойчиво делать жизнь инспектора лучше, насколько это было в его силах.

С лотерейным билетом вышло глупо. Действительно очень глупо, а главное — некого обвинить, кроме себя. Никак такой крупный просчет оправдать нельзя, кроме… Майкрофту не хотелось признавать это, но было очевидно, что ошибку он допустил специально, напоказ, желая привлечь внимание Лестрейда. Это было неправильно, это сулило только проблемы, дополнительные расходы, бесполезные траты энергии и ресурсов, — всё это он знал, но впервые в жизни не мог остановиться.

Он поехал, чтобы увидеться с Шерлоком и его новым другом, и ничего больше он не планировал, не ждал, только поговорить с братом, немного ему пригрозить и всё.

Одного взгляда вполне хватило, чтобы понять — его узнали. Непонятно, как и почему, но инспектор точно узнал его, и Майкрофт, не удержавшись, кивнул, за что вяло корил себя по дороге домой. Несколько дней после этого Холмс наблюдал забавную картину воинственного Лестрейда, Лестрейда жаждущего объяснений, и Майкрофт пару раз даже порывался ему эти объяснения дать. Если бы знал, как их сформулировать. А потом инспектор успокоился, только «взбрыкивал» время от времени.

Холмсу пришлось отложить несколько важных встреч и дел, потому что сосредоточиться на них было трудно, и свести к минимуму наблюдение за братом, чтобы не дай бог!.. О, как он ненавидел себя за эту слабость, за это влечение, которое не мог побороть, на которое уже не мог закрывать глаза. Никакие выверты психологии и сделки, уговоры, обманы, язвительные монологи, ничего не помогало. Особенно теперь, когда Лестрейд знал о том, кто эти два года был его покровителем и можно играть в открытую. Можно… Можно!..

Нелепость, абсурд, так не вовремя, некстати, только посмотри на него! Он же скучный, серый, обычный, неинтересный, на что он только тебе сдался?

Грег слабо, сквозь сон, застонал, его рука дёрнулась к перевязанному боку, и все мысли куда-то улетучились из головы Майкрофта. Он осторожно пересел на кровать и перехватил ладонь Лестрейда. Тот беспокойно и сильно сжал его руку, на секунду приоткрыл глаза и снова провалился в сон.

Кровь билась на кончиках пальцев. Сердце билось так же, как в тот час, когда пришло сообщение об обвале в доме. Тогда Майкрофту показалось, что грудная клетка опустела и в ней осталось только тяжелое, неповоротливое сердце, чей неровный стук отдавался во всём теле.

Он зря приехал и зря остался, и зря сидит сейчас здесь, разглядывая их соединённые ладони, конечно, зря. Но сожалеть об этом, решать проблемы, думать, что делать дальше, он будет потом, потом. А пока у него есть неделя и он будет рядом, потому что может, но важнее — потому что хочет.

***

— Как, скажи мне, как можно напортачить с яичницей? Это же яичница! Там не надо ничего уметь! Разбиваешь яйцо над сковородкой, ждёшь пять минут пока не зашкворчит и выключаешь плиту! Всё! Даже бекон жарить не надо!
Лестрейд выдохся и рухнул на стул. Хмурый Майкрофт закончил разгонять дым, бросил испорченную сковороду в раковину и вытащил новую, так и не издав ни звука.
— Ну не-ет, второй раз я рисковать не буду. Отойди, — и Грег отпихнул Холмса, сам принимаясь за готовку. Когда он уронил на пол четвёртое яйцо и едва не перевернул сковороду с кипящим маслом, пришлось признать, что им нужен план.

После короткого спора, было решено, что инспектор руководит, а Холмс в точности следует инструкциям, но даже так еда оказалась пересоленной. После молчаливого обмена взглядами Майкрофт вытащил телефон.

Лестрейда вполне устраивала его квартира. Она никогда не казалась ему маленькой, даже если в гостиной сидела компания друзей. Но в этот день ему мерещилось, что пространство сжалось до нескольких метров — он постоянно натыкался на Холмса. В гостиной тот сидел за ноутбуком и едко комментировал всё, что Грег смотрел по телевизору.

— У меня перехватило дыхание, я просто не мог дышать, глядя в твои искрящие глаза! О, Мариям!
— Гипоксия, трудности перфузии, отмирание клеток мозга, — не переставая быстро печатать, ровно произносил Майкрофт, — и как результат — ранний инсульт, какая досада. В состав какого синдрома входят искрящие глаза, мне неизвестно, но очевидно, что и молодому человеку и его избраннице следует немедленно пройти полное обследование.
Инспектор сжимал губы, чтобы не улыбнуться, и заставлял себя хмуриться, и ворчать, чтобы ему не мешали смотреть телевизор. Майкрофт на мгновение поднимал на него взгляд, только чтобы насмешливо выгнуть бровь. Тогда Лестрейд выключал телевизор и шел на кухню.

Холмс вырастал за его спиной словно какой-то оруженосец. Грег злился. Да, ему нужна помощь, чтобы приготовить еду и выполнять другие бытовые мелочи, чтобы сделать перевязку и нанести мазь, но чашку чая он вполне может заварить себе сам! Всего-то и надо, чтобы Майкрофт вытащил её с верхней полки, зачем вообще надо было её туда ставить, я знаю, что это моя квартира, но разве сложно было догадаться!

Чай остался остывать, а Грег бросился в ванную и захлопнул дверь перед носом Холмса.
— Если ты собираешься мыться!.. — прокричал Майкрофт.
— Отстань, чокнутая наседка! Не собираюсь я мыться!

И снова гостиная, телевизор, ноутбук, едкие комментарии, с трудом сдерживаемая улыбка, побег на кухню, и так почти весь день.

— Тебе не надоело злиться? — спокойно поинтересовался Майкрофт, разматывая бинт для вечерней перевязки.
Лестрейд только фыркнул. На самом деле, он злился на самого себя. Он точно был не в себе, когда согласился принять помощь Холмса. Этого навязчивого, упрямого, раздражающе-непрошибаемого, язвительного Холмса. Холмса, который предлагает чаю и спрашивает, что купить на ужин, который помогает подняться с дивана и застегнуть пуговицы на рубашке, который смотрит так внимательно и так чертовский обеспокоено, что это просто неприлично. Долбанный заботливый Майкрофт Холмс.
— Вы с Шерлоком точно братья?
— А есть сомнения?
И снова Грег только фыркнул в ответ. Он не знал, как разговаривать с Майкрофтом. Понимал, что постоянно срываясь и недобро подкалывая, он ведёт себя как ребёнок, но и сдаваться этим вкрадчивым и мягким манерам он тоже не намерен. Хотя кого он обманывает? Он давно уже злится, потому что на самом деле не злится, потому что на самом деле ему очень приятна и эта навязчивость, и это упрямое, терпеливое желание помочь, и неправильное, неположенное беспокойство, и забота, и даже какая-то уютная язвительность, будто они с Холмсом старые друзья.
Лестрейд шумно вздохнул, забыв о ребре, зашипел, и слишком громко для такой маленькой квартиры сказал:
— Спасибо.
Пальцы Майкрофта, споро и ловко закрепляющие конец бинта специальной скрепкой, замерли на мгновение, а затем закончили движение.
— Не за что.

От обезболивания на ночь он отказался, хотя Холмс очень настаивал. В какой-то момент, Лестрейд даже испугался, что укол ему поставят насильно, но Майкрофт только сковано сказал:
— Если ночью… Если ты… Если тебе… То…
— Хорошо, — Грег неловко улыбнулся, — если что я, да, хорошо.
— Хорошо.
— Хорошо. Спокойной ночи.
— Да. Да, конечно.

Спокойной ночи, какая тут спокойная ночь со сломанным ребром и огромной, фиолетово-багровой гематомой. Сдавлено застонав, Грег перевернулся на другой бок, потом на спину и снова на бок. В любой позе было больно. Провозившись ещё несколько минут и обложившись подушками, он наконец застыл в шатком положении и уставился в окно.

Он лежал, бездумно наблюдая за ветками, чуть покачивающимися на фоне чёрного неба, и желтой, как череп, луной. Вот если бы два года назад, после неудачной погони он не попал в больницу или если бы ему достался компетентный врач, или если бы… Много-много «если», о которых он размышлял уже не раз и которые не имеют никакого смысла. Главное, что он справился и сумел всё скрыть. Лестрейд искренне считал, что ему повезло — он потерял всего лишь полгода, и тот факт, что он не может позволить себе обезболивающее без страха, что снова затянет — ничтожная цена.

Противно скрипнула дверь. Фигура Майкрофта была похожа на тень, только белая футболка выделялась.
— Что?
— Я принёс воды.
Холмс помог ему сесть и сам примостился на краю постели. Тусклый свет неровными мазками расчертил его лицо.
— Нужно придумать какую-то альтернативу. Ты не можешь не спать почти месяц, пока не зарастёт ребро.
— Можешь ударить меня битой по голове, — пропыхтел Грег, пытаясь не двигаться и в то же время поправить подушку за спиной.
Холмс, устав наблюдать за его вознёй, помог, а заодно на секунду прижал ладонь ко лбу. Лестрейд так устал, что решил не заострять на этом внимание.
— У биты много побочных эффектов. Обычное снотворное для тебя слишком просто?
— Оно на меня почти не действует. Кажется, привыкание организма или что-то такое, — Грег удовлетворённо вздохнул и прикрыл глаза. — Лучше расскажи что-нибудь.
— Что? Рассказать? Э, м-м-м… В ближайшую неделю обещают потепление, хотя если верить…
— Погода? — он открыл один глаз, — Ты хочешь рассказать мне о погоде?
— Это одна из традиционных английских тем для беседы.
— Да ты что, правда?
— Ладно, что ты хочешь услышать? Вряд ли тебя заинтересует взаимосвязь падения евро и кризиса в Сербии.
— Ты прав, — инспектор величественно кивнул и закрыл глаз, поэтому не видел, как Майкрофт коротко улыбнулся. — Можешь рассказать, почему ты навязался мне в няньки.
— Я уже ответил на этот вопрос.
— Чёрт с тобой, тогда мне без разницы.
Майкрофт на мгновение задумался и открыл рот…

— … в рамках неоклассической парадигмы состояние равновесия в условиях совершенной конкуренции сравнивается с ситуацией, когда государство обладает монопольной властью, то есть наклонную индивидуальную кривую спроса. При этом цена устанавливается на уровне более высоким, чем предельный доход и предельные издержки. Ты не слушаешь.
— Я забыл блокнот и ручку, чтобы делать заметки, профессор.
— Это же элементарно!
— Скажи, что ты шутишь.

— …и тогда Мариям была вынуждена бежать вместе с Измаилом, чтобы спрятать своего ребёнка от Заребе, за которым охотился Хасан. Но Измаил встретил Ляман, которую, как ему казалось, он потерял навек, а она оказалась беременной, и тогда он решил, что это его ребёнок, хотя на самом деле это ребёнок Хасана. И он ушел от Мариям ничего не сказав, а у неё начались роды, прямо в пустыне, и если бы не бедуин Нои, который на самом деле не бедуин, а старший сын зажиточного ростовщика, который отверг грязный промысел своего отца…
— Я точно должен всё это запоминать?
— Первое. Ты сам спросил, зачем я смотрю мыльные оперы, а без сюжета не понять. Второе. Да, потом удалишь ненужное со своего жесткого диска. Ты же так умеешь?
— А кто, по-твоему, научил этому Шерлока? — Майкрофт сменил позу, — Так что там с бедуином?

— Ты хорошо разбираешься в медицине.
— В детстве мечтал стать врачом. Ради этого я согласился ходить в школу, поступать в университет и получать диплом.
Майкрофт давно уже вытянулся рядом с Грегом, положив одну руку под голову.
— И что пошло не так?
— Много чего. Скончался отец, Шерлок первый раз сбежал из дома, мама начала выпивать. Нужны были определённые связи, влияние, средства. И потом такая работа оказалась гораздо интереснее учёбы в медицинском.
— А детская мечта?
— Непрактично.
Грег завозился, устраиваясь удобнее, перевернулся на живот, подминая подушку.
— А я хотел стать учителем младших классов. Люблю детей. Иногда до сих пор жалею, что не попробовал сдать экзамены на следующий год.
— Из тебя вышел неплохой детектив-инспектор.
— Учитель был бы лучше. — Он расслабленно вздохнул и уже совсем сонно пробормотал: — И гораздо меньше шрамов.
Через несколько секунд он крепко заснул, неосознанно прижавшись плечом к боку Майкрофта. Звёзды за окном совсем поблёкли, а тёмное небо напоминало застиранную ткань — тусклое и серое.

***

Это были странные дни, наполненные тишиной и сонной размеренностью, с редкими, короткими репликами: «Неплохо», «Передай соль», «Горячая вода кончилась», «Чаю?», «Сделай потише». И бессонные ночи, наполненные разговорами обо всём на свете, от футбола до политики, от историй из детства до секретов идеальной яичницы.

Лестрейд смеялся шуткам, осторожно придерживая повязки; смех отдавался болью, но он всё равно не мог удержаться. Майкрофт чаще фыркал, хмыкал и усмехался, рассмеявшись лишь пару раз на историях, которые Грег вовсе не считал смешными.

Иногда они замолкали надолго, обдумывая только что сказанное или погрузившись в воспоминания, или отмечая этим общим молчанием что-то важное. Например, как тяжело Майкрофт пережил смерть отца, а Грег — утрату нерождённого ребёнка.

Оба считали, что надо остановиться.

Майкрофт, с каждым разом чувствовал, будто вязнет в этой спокойной искренности, в темноте и негромком, чуть хриплом голосе инспектора, что знакомое и одновременно новое чувство привязанности крепнет, накрывает его с головой, и вот уже от мысли, что неделя закончится, отчаянье ворочалось в солнечном сплетении. Ему отчаянно не хотелось отпускать эти дни и ночи, и инспектора, и снова возвращаться в мир, где забота о ком-то — непозволительная роскошь и бесполезная трата времени.

Лестрейд находил всё это неправильным. Неправильно было делиться самым сокровенным, вытащенным из самого дальнего сундука души, с человеком, с которым впервые заговорил несколько дней назад, и неважно, что этот человек опекал его больше двух лет. Неправильно было доверять кому-то, кому-то вроде Холмса, расчётливого и хладнокровного Холмса, так бездумно и щедро. Неправильно ощущать покой и безопасность в его обществе, так откровенно наслаждаться его заботой. Но самым неправильным было тонкое, неясное, смешанное с досадой и ехидством чувство нежности и благодарности. В одну из ночей, вопреки обыкновению, Майкрофт недоговорил до конца и заснул, неловко скрючившись на краю постели. Грег накрыл его своим одеялом и придвинулся ближе, и так не сомкнул глаз до рассвета, то прислушиваясь к глубокому дыханию Майкрофта, то к собственному — рваному, словно пунктир. И при всём желании, у него никак не получалось списать всё на больное ребро.

Оба считали, что надо остановиться, надо держаться подальше, сохраняя ровные, деловые отношения, пока не закончится эта неделя. Но каждый бросал украдкой взгляды на часы и ждал пока зайдёт солнце, чтобы в темноте разговаривать обо всём на свете, изредка смеяться, держась за бок, фыркать и усмехаться, молчать и просто радоваться обществу друг друга.

***

— Что ты там возишься?
— Не двигайся.
Майкрофт, опустившись на одно колено, осторожно ощупывал края огромного, тёмно-фиолетового, выпуклого синяка. Лестрейд выругался сквозь зубы и сжал кулаки.
— Больно?
— А ты как думаешь? Но ничего, ты поцелуй, и всё пройдёт, — он хотел добавить ещё что-то колкое и злое, но захлопнул рот.
Майкрофт влажно выдохнул, отчего по коже побежали мурашки, и снова прижался губами, только чуть левее. Грег осторожно опустил ладонь на его затылок, вплетая пыльцы в тёмные, с медным отливом, волосы.

Водораздел.

Майкрофт точно знал, чего хочет, но не был уверен; Грег знал, что хочет, но не мог понять, чего именно.

Часы громко отбили полдень.
— Туше, — сипло сказал Лестрейд, отступая на шаг.
Майкрофт поднялся, перекатив в ладонях эластичный бинт. Перевязка закончилась в напряженной тишине.

***

Лестрейд остался в одних домашних брюках, без повязки. Под кожей перекатывались мышцы, он ежился и скрипел зубами. Майкрофт в своей самой дешевой рубашке, которая всё равно выглядела как самая дорогая из гардероба инспектора, застыл напротив, болезненно прямой, словно натянутая тетива.
— Значит договорились. Сначала я закончу с основной частью, потом, если понадобится, подключишься ты.
Холмс кивнул, закатывая рукава.

Ванной в квартире не было, её заменяла душевая кабинка с матовым стеклом. Лестрейд знал, что рано или поздно это случится, говорил себе: «Ну и что? Что в этом такого? Как вымыться в общей душевой в колледже», — но всё равно чувствовал лёгкую нервозность. Майкрофт нервничал в несколько раз сильнее и говорил себе: «В этом нет ничего особенного. Голое тело, нечего так дёргаться», — и отвернулся, когда Лестрейд стянул брюки и скрылся за стеклом.

Грег постоял несколько минут не шевелясь, наслаждаясь чуть обжигающими струями воды и даже, кажется, издал блаженный стон. Душ — уникальное место, чтобы побыть одному, отрешиться от мира. Горячий пар, щекочущий горло, и умиротворяющее скольжение воды по коже, и больше ни-че-го.

Короткий стук.
— Всё в порядке?

Лестрейд с сожалением открыл глаза и потянулся за губкой. Смыв мыло, он открыл замок и вытащил из угла заранее припасённую небольшую табуретку, поставил так, чтобы вода на неё не попадала, и сел.
— Давай, — сказал Грег. Мелькнула мысль, что надо было придумать условный сигнал, и он покачал головой: ситуация из просто неловкой становилась идиотичной.
Он почувствовал, как холодный воздух мазнул по спине и больше ничего.

Майкрофт застыл, не в силах пошевелиться или отвести взгляд от открывшейся картины. Шрамов было немного, он видел и больше, но…

Тонкий, прямой и короткий, как росчерк пера — у левой почки, пятно от ожога причудливой формы — на правой лопатке, длинный, рваный, от правого плеча до бедра — пересекающий позвоночник, — каждый из них он чувствовал на своей коже, чувствовал отголоски боли, словно это были его собственные шрамы. Тот, что у почки, получен ещё в молодости, в драке с пьяницей в баре. Лезвие чудом не задело внутренние органы. Ожог от кипятка – неудачно выбрал время для визита, в квартире свидетеля прорвало трубы. Хозяина окатило с ног до головы, а молодого сержанта Лестрейда задело лишь чуть-чуть. И наконец самый длинный, тот, из-за которого Грег оказался на столе хирурга.

Он протянул руку – пальцы дрожали – и коснулся когда-то разорванной, бугристой кожи. От желания прижаться к ней не только ладонью, но губами и языком, впитать каждую неровность, почувствовать малейший изгиб, было трудно дышать, перед глазами поплыл туман, а может быть, просто пар, ему уже было без разницы.

Он шагнул под струи воды, ткань мгновенно намокла и прилипла к телу, и обхватил Грега, прижимаясь к его спине, стискивая его плечи, сгорбился и замер.
— Майкрофт?
Лестрейд кожей чувствовал, как сильно колотится сердце Холмса и как тот вздрогнул при звуках собственного имени, и поспешно отступил. Когда Майкрофт открыл колпачок от шампуня и выдавил немного на ладонь, руки у него уже не дрожали, а то, что сердце по-прежнему стучало где-то в горле, мешая дышать, - так это мелочи, никто не узнает.

До вечера они не произнесли ни слова, даже за ужином и вечерними новостями, которые Майкрофт любил особенно едко комментировать.

Ночь раскинула свой звездный полог, укрывая преступников и влюблённых. Грег задержался ненадолго на пороге спальни, стоя вполоборота, но не решил, что сказать, и закрыл дверь. Майкрофт отложил ноутбук, в который бездумно пялился последний час, и закрыл лицо руками.

К запястьям его словно были привязаны верёвки. Одна тащила прочь, из комнаты, квартиры и жизни инспектора. Вторая, наоборот, тянула ближе, в спальню, чтобы привязать инспектора крепко, навсегда. А между ними болтался распятый Майкрофт Холмс, который не мог сделать выбор, потому что, впервые в жизни, все его логические выводы, все страхи и опасения, — всё было перечёркнуто одним глупым, но непреодолимым чувством.

«Предположим, — говорил он себе в тишине и темноте пустой гостиной, —предположим, что ты сделаешь то, что хочется и он ответит тебе тем же. Что дальше? За несколько часов это станет известно каждой службе, секретной и не очень, шпионам и президентам, всем тем, кто будет рад заполучить такой прекрасный рычаг давления. Сможешь ли ты его защитить? Тебе с трудом удаётся беречь собственного брата, выставляя ваши отношения холодными, делая вид, что он приносит только проблемы и что ты будешь даже рад от него избавиться. Как ты поступишь с Грегом? Замуруешь его в бункер?

Но допустим, что тебе удалось решить этот вопрос. Ты представляешь, в какой ад добровольно желаешь окунуться? Ты помнишь, чем оканчивались твои прошлые попытки близких отношений с кем-либо? Нытье, претензии, упрёки, навязчивость, раздражение, попытки навязать тебе чувство вины, измена и громкие разрывы. У тебя нет на это времени. Хочешь секса? Вызови проститутку. Хочешь реализовать отцовские чувства? Присмотри за братом. Хочешь, чтобы кто-то ждал тебя дома? Заведи кошку.

Тебе не нужен этот человек, Майкрофт».

Грохот и ругательства, и Холмс оказался у двери раньше, чем успел додумать мысль до конца.

В спальне горел свет, Грег стоял у шкафа, на полу рассыпаны фотографии, а у его ног лежала перевёрнутая обувная коробка.
— Ностальгия что-то, — виновато сказал он и, кивнув на верхнюю полку, пояснил: — не удержал. Извини, если разбудил.
— Я не спал, — откликнулся Майкрофт, устало привалившись к дверному косяку, потом нахмурился и подошел ближе. – Посмотри на меня.
Лестрейд, удивлённо подняв брови, повернул к нему лицо. Холмс нахмурился ещё сильнее: у Грега подозрительно, как при лихорадке, блестели глаза, а щёки горели красным.
— Надо измерить температуру.
— Не надо, — Лестрейд перехватил его за локоть, — Может, после душа простыл немного. Лучше закрой окно. Давай, это всё из-за сквозняка.
И Майкрофт подчинился, потому что у него уже не было сил думать. Он прикрыл окно и помог собрать фотографии.
— Кто это?
Они сидели на постели. Всё покрывало было завалено снимками людей, которые улыбались, махали руками, обнимались, что-то говорили и делали.
— Бабушка Джо. Вздорная была старуха. Какие она мне подзатыльники отвешивала – неделю в ушах звенело! Но сердце у неё доброе, когда папа умер, она нам очень помогла.
— В нашей семье как-то не принято было фотографироваться.
— Я бы многое отдал за фото Шерлока в пелёнках.
Майкрофт захохотал до слёз и только махал рукой в ответ на недоуменный взгляд Грега.
— У тебя большая семья, — сказал он, когда почти все фотографии были просмотрены и убраны обратно в коробку.
Лестрейд только слабо улыбнулся, заворачиваясь в одеяло и мгновенно засыпая. Майкрофт выключил свет, несколько секунд раздумывал на пороге, потом вернулся и лёг рядом. У него было ещё три дня.

***

— Не могу больше, — неожиданно сказал Грег, выключив телевизор после семичасовых новостей. — Я пять дней только и делаю, что лежу, ем и сплю.
Он поднялся, уже привычно сначала перекатившись на бок, а затем опершись на левую руку.
— Тебя выгулять? — Майкрофт выглянул с кухни, вытирая руки о полотенце.
— Ха. Ха. Ха. Как смешно, — Лестрейд метался по квартире, распихивая мелочь по карманам, затем вышел в коридор. Сжав зубы, очень медленно и осторожно, он пытался натянуть куртку на плечи. — Майкрофт!
— Так всё-таки выгулять?
Грег обернулся и как-то странно посмотрел на Холмса, словно решая и решаясь на что-то важное.
— Помоги мне, — медленно произнёс он, — И, если хочешь, пошли со мной.
Майкрофт кивнул и немного нервно улыбнулся.

Осень ещё властвовала в городе, деревья стояли в красном и золотом, но в воздухе и на кончике языка уже чувствовался зимний мороз. Грег выпустил изо рта клубок пара и глубже засунул руки в карманы. Он мысленно перебирал прошедшие дни, словно детали мозаики, и догадывался о том, какая картина должна из них получиться. Пытался почувствовать возмущение, но выходило только тёплое ехидство; пытался разозлиться, но в голову лезли только глупые мысли о том, что Холмс… Холмс, он…

Лестрейд встряхнул головой.

— Майкрофт.
— Да?
— Ничего.
Он не знал, что нужно сказать или спросить, или уточнить, или узнать, — просто не знал и решил, что пусть всё идёт так, как идёт.

Они миновали детскую площадку, которая, несмотря на довольно прохладную погоду, была полна детей. Под ноги Майкрофту выкатился футбольный мяч, он толкнул его носком ботика обратно.
— Тот врач, — задумчиво произнёс он, — Тебе интересно, что с ним стало? Лишили ли его лицензии?
— Не особенно, но валяй.
— Не лишили. Хирургом он не стал, сменил специализацию на терапевта.
— Рад за него.
— Рад за него? За человека, по чьей вине ты…
— Майкрофт, — перебил Грег, а затем с удовольствием повторил: — Майкрофт. Май-крофт. Кхм.
Он отвернулся, смутившись. Подумаешь, нравится имя.
— Я ни в чём его не виню. Нет, конечно виню, из-за этого сучьего выродка я мог расстаться с жизнью, но… Сколько ему было? Двадцать три?
— Двадцать пять, — холодно поправил Холмс.
— Двадцать пять. Всё равно ещё слишком молодой, а в молодости мы все совершаем ошибки. И в старости тоже, только нам их не так охотно прощают. Надеюсь, он стал хорошим терапевтом.
— Может тебе предложить свою помощь в какой-нибудь учебной больнице? Из тебя выйдет неплохой опытный образец.
— Спасибо, это гениальная идея, но — нет. Никаких врачей, никогда, ни за что. Лучше я умру в своей постели, чем добровольно дамся в руки хоть одного из них. Пойдём домой, я что-то устал.
Жест вышел простым и естественным — взять Майкрофт за руку, а потом не отпустить, потому что это оказалось неожиданно приятно и даже грустно от того, что надета перчатка. До самого дома Холмс шел на полшага сзади, жалея о том же самом.

В квартире Грег кое-как стянул ботинки, наступив носком на пятку и едва не потеряв равновесие.
— Устал, — ответил он на все вопросы об ужине и ушел в спальню.
Когда через несколько часов Майкрофт зашел, чтобы напомнить про перевязку, он нашел Лестрейда разметавшимся на кровати. Одеяло сбилось в ноги, кожа Грега блестела от пота, даже край повязки потемнел от влаги. Он через силу открыл глаза и облизал пересохшие губы.
— У тебя жар.
— Простыл, — проскрипел он.
— Я вызову врача.
— Нет.
Грег попытался приподняться, но не смог даже голову оторвать от подушки.
— Никаких врачей.
Майкрофт замолк, пытаясь сопоставить симптомы, но очень мешало ощущение, будто кто-то завязал его лёгкие узлом. Мысли сталкивались и путались, не желая выстраиваться в логическую цепочку. Он говорил себе не волноваться и отодвинуть чувства на второй план, но сосредоточиться не мог.

Профессор приехал через сорок минут, в течение которых Майкрофт рассказывал Грегу, какой это хороший, компетентный и образованный доктор. Но такая оценка даже из уст самого Холмса не могла переубедить Лестрейда, и он матерился и порывался встать, угрожая слабым, прерывающимся голосом, что устроит своей грёбаной наседке кромешный ад, как только картинка перед глазами перестанет расплываться. К тому моменту, когда пожилой врач начал осмотр, Грег так вымотался, что только скрипел зубами и прожигал Майкрофта гневным взглядом.

— Выйдем, — произнёс доктор, обращаясь к Холмсу.
— Никто никуда не выйдет. Я здесь больной, вы будете говорить со мной.
— Профессор, я думаю…
— Молодой человек прав. А в вас, мистер Холмс, я крайне разочарован, — седые кустистые бакенбарды врача гневно топорщились. — Всегда считал вас внимательным человеком, но такая безответственность… Хорошо, что вы оставили медицину, — он стянул стерильные печатки и повернулся к инспектору. — Вам нужна операция.
— Нет!
— Закройте рот и слушайте. Ваш друг во время своего безалаберного осмотра, упустил так называемое реберное окно. Кусок кости откололся, и сейчас его удерживают только уцелевшая окружающая ткань. Начался процесс воспаления, и я не говорю уже том, что осколок может пойти дальше, проткнуть вам лёгкое, например, или диафрагму. Либо операция, либо один к двум, что у вас начнется внутренне кровотечение, и вы умрёте через сутки. На этом у меня всё. Всего доброго, молодые люди, меня ждёт машина.
И он спокойно удалился. Майкрофт проводил его до такси и поблагодарил, хотя единственное чего Холмс хотел, так это запихнуть Грега в машину, даже если тот будет отстреливаться, и отвезти в больницу. Когда он вернулся в комнату, Лестрейд лежал в той же позе, уставившись в окно.
— Я вызвал скорую.
— Я никуда не поеду.
— Хочешь умереть?
Грег сжал зубы. Майкрофт сел рядом и заставил его посмотреть на себя.
— Это будет лучшая клиника и самые лучшие врачи, я клянусь тебе. — И едва слышно, почти жалобно, добавил: — Пожалуйста.
— Нет, — только из упрямства, сипло выговорил Лестрейд, — Нет.
Майкрофт прижался лбом к его лбу и выдохнул:
— Не бойся. Всё пройдёт хорошо, верь мне и не бойся.
И Грег закрыл глаза, которые жгло изнутри.

***

Раньше Майкрофт думал: самое ужасное, что он испытывал, — это страх, биение сердца в кончиках пальцев. То, что он чувствовал сейчас, не поддавалось описанию, он не мог подобрать нужное слово.

Сердце словно разбухло до невообразимых размеров, заполнив всю грудную клетку, смяв лёгкие, и упёрлось в рёбра. Оно не могло шевельнуться, не могло сократиться и протолкнуть порцию крови, и он чувствовал странную щекотку в горле, словно сейчас его вырвет этим огромным, безобразно-красным куском мяса, дурацким, бесполезным сердцем.

А мимо сновали люди. Медсёстры о чём-то щебетали, толкая каталку с ветхим стариком в нелепой пижаме. Две девочки обсуждали пирсинг, устроившись на соседнем диване. Женщина, прижимая платок к глазам, едва переставляла ноги, почти повиснув на муже, а тот только целовал её волосы.

Знакомое цоканье каблуков, даже не надо поднимать голову, чтобы узнать, кто это. Антея грациозно присела рядом и, проводив взглядом молодую девушку, явно задержав взгляд на её заднице, произнесла:
— Желаете просмотреть досье на медперсонал?
— Нет. Антея?
— Да, сэр?
— Как твои дела с Женевьев?
— Всё хорошо, спасибо.
— Ты боишься за неё?
— В каком смысле, сэр?
Майкрофт слабо пожал плечами. Антея закинула ногу на ногу.
— Боюсь, — вздохнув, сказала она. — Но без неё боюсь сильнее.
Она хотела добавить что-то ещё, но из операционной вышел врач.
— Всё прошло хорошо, осколок мы удалили. Сейчас мистер Лестрейд…
Больше Майкрофт ничего не слышал, и больше ничего не имело значения.

***

Даже во сне Грег умудрялся хмуриться. Майкрофт протянул руку и мягко разгладил складку между бровей. После того как инспектору вытащили трубку, врач сказал, что он проспит часов десять, и мистер Холмс может подождать в комнате для родственников. Мистер Холмс отказался.

Он не заметил, когда выдуманные верёвки на запястьях исчезли, когда аргументы, которые он приводил себе не то чтобы стали незначительными —они больше не приходили ему в голову. Сейчас, когда Грег лежал под белым больничным светом, в ужасной операционной распашонке, бледный и хмурый, всё, что когда-либо Майкрофт думал или делал, оказалось неважным, таким глупым. Беспокоиться как сложно, как утомительно будет оказаться связанным с кем-то, беспокоиться об упрёках или нытье, или что ему будет не хватать времени — вот что было по-настоящему бесполезным.

Он сел рядом, втиснув локоть между поручнем и ладонью Грега, и опёрся на сжатый кулак.

Что ещё там было? Безопасность? Какая ирония. Запрещал себе всё, потому что боялся поставить жизнь инспектора под угрозу, и сам же довёл его едва ли не до смерти, из-за своей слепоты, из-за своего жалкого желания побыть с ним рядом.

Майкрофт Холмс, вы жалкий человек, который сам себе нагородил препятствий, хотя единственное значимое препятствие — что обо всём этом думает Грег. Заинтересован ли он, захочет ли остаться рядом? Но даже так — что значит «захочет ли»? Захочет рано или поздно, куда денется. Правильно, никуда. Никуда он теперь от Холмса не денется, никто ему не позволит.

Майкрофт фыркнул, почему-то представив, как будет петь серенады под окнами инспектора. Ночью. И петь он не умеет. Ничего, можно подыскать кого-нибудь на эту роль.

— О чём задумался?
Грег улыбался кончиками губ.
— Кого найму, чтобы петь серенады под твоими окнами.
— М-м, я сделаю вид, что у меня галлюцинации.
— Как ты себя чувствуешь?
— Чувствую, что хочу убить тебя. И Шерлока. И строителей, которые не могли вовремя снести старое здание. И ещё пить, пить хочу сильнее всего.
— Пока нельзя.
— И какая тогда от тебя польза?
— Грег…
— Да?
— Мне извиниться?
Лестрейд открыл глаза.
— А что, после этого мне дадут попить? Если нет, тогда не надо. Ещё разрыдаешься и начнёшь клочьями вырывать волосы, а мне нравятся твои волосы. Майкрофт, — Грег уставился в потолок, — ты веришь в любовь с первого взгляда?
— Нет.
— А за пять дней?
Майкрофт улыбнулся и наклонился, касаясь губами виска Лестрейда. Тёплыми губами с маленькой трещинкой в уголке, которая царапнула кожу. Грег повернулся и прижался к губам Майкрофта, языком нащупал ранку и медленно лизнул, ощутив лёгкий привкус меди, запустил пальцы в волосы и потянул ближе. Майкрофт подался вперёд, вцепившись в его запястье.

Кардиомонитор громко запищал, и Холмсу пришлось отстраниться. Лестрейд утомлённо прикрыл глаза.

Хорошо, что серенады отменяются.

Помимо особенных ругательств, у людей бывают и особенные ласковые слова. Никак не объяснить, почему миссис Хадсон с таким придыханием произносит «эклер», а доктор Ватсон начинает мечтательно улыбаться, стоит упомянуть стиральную машину. Многие думают, что самыми сладкими словами для Шерлока являются «серийное, загадочное и зверское убийства десятка никак не связанных друг с другом людей», но нет. Настоящей музыкой для него звучит только «загадочное и зверское убийство Андерсона», а также «пытки Андерсона» или хотя бы «увольнение Андерсона», и когда-нибудь, когда-нибудь он обязательно услышит их.

А инспектор Лестрейд, и вместе с ним ещё один человек, долгие-долгие годы будет чувствовать тепло при звуках слова «перелом».