Больше всего на свете

[mystrade]

Название: Больше всего на свете.
Автор: nagini~
Бета: отсутствует
Рейтинг: R
Жанр: Drama, Romance
Отказ: герои - сэру Артуру и студии ББС, сюжет заказчику, все остальное мое.
Комментарии: Про пейринг, думаю, догадаться легко.)
Написано на мини-фест "СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО" сообщества Mystrade. Заявка 5.
единственное, за что автор просит прощения, так это за тот момент, где по сюжету заказчика Грегори едет с Майкрофтом в больницу. Честно-честно, я не видела до самого последнего момента и у меня вышло все несколько иначе. Вообщем, не бейте меня, дорогой мой, написанное считайте не столько исполнением, сколько подарком.)
очепяткки есть, наверное, ибо не проверяла совсем.)

Часть Первая.

Разбуди меня на заре, по щеке проведи проведи губами. Пусть мой сон оживет в тебе, проступающий сквозь ресницы.
Мне очень хочется, чтобы луч солнца смог как и раньше блестеть в твоих волосах. Это так красиво, если бы ты только знал насколько..

Он сжимает пальцы в кулак, морщась от незримой боли. Это действительно больно.
Он никогда не спрашивал, вернется ли Холмс к ужину, задержится ли с утра и куда бы им сходить в выходные, потому что при любом ответе всегда ждал его допоздна, потому что при любом раскладе просыпался один, и лишь в редких случаях, его будили на самой заре, когда солнце только окрашивает своими лучами спящий город. Потому что у них не было выходных вдвоем. Ни одного. Никогда. Они никогда не были в отпуске вместе, просто потому, что у Британии не может быть отпуска, потому что это слово отсутствует в его словаре. Совсем.

Он никогда не писал ему сообщений и не звонил первым, зато он всего лишь бросал все свои дела, увидев входящий вызов от неопределенного номера, бросал, чтобы услышать пару сухих фраз о том, что сегодня ему некого ждать к ужину. Он и не ждал, просто на утро просыпался на кухонном столе, где обязательно стояла тарелка с нетронутой едой.

Он никогда не жаловался, потому что готов был это терпеть, потому что с Майкрофтом иначе нельзя, не получается.
Он не плакал, не закатывал сцен ревности, завидев редкую фотографию с очередного приема, с очередной красавицей. Он не ревновал. Потому что, сколько бы ни было этих приемов, ночей и девушек, Майкрофт всегда возвращался к нему, и все вставало и возвращалось на свои места: зонтик в подставку, дорогой галстук на кресло, а французский парфюм на маленькую полочку в ванной. А время.. время начинало новый отсчет, словно бы его личный секундомер. Тик-так - щелчок - стоп - и заново.

Ему бы хотелось найти такую почту, где угодно найти, чтобы однажды сложить туда всю свою жизнь по кусочкам, по дням, сбросить ее, как информацию на флэш-накопитель и отослать одному - единственному человеку. Тогда бы он начал все с самого начала, как временной отсчет в том же секундомере. Тогда он смог бы начать дышать полной грудью, смог бы начать жить. Он бы хотел найти эту почту, только таковой не существовало. Парфюм в ванной кончался, а любовь неумолимо уходила.

***

Иногда он думал, что Майкрофт Холмс со всем его всезнанием и предвидением, всего лишь обычный человек, с простым, логическим мышлением и чувствами, который всего лишь не может понять самых простых вещей на свете, ищет в них тайный или скрытый смысл, намек. Он никогда не стремился показать политику, что тот потеряет в его лице, потому как был просто - напросто уверен, что ничего не потеряет. Он просто был рядом, пока любовь не закончилась. Совсем не закончилась. А непонимание простых вещей осталось.

- Может сходим куда-нибудь вечером?
- Тебе не хватает внимания?

- Ты занят?
- Твоим планам точно помешать не смогу.

- Я тебя не люблю.
- Хочешь проверить на прочность?

Нет, нет, нет. Он просто устал. Такое иногда случается с обычными людьми: они устают, меняют свои вкусы и жизненные приоритеты, жизнь летит со скоростью света, время идет, сменяются времена года, а любовь проходит. Нет, вовсе нет, он просто разлюбил. Исчезли бабочки и комок в горле, нежность и ласка, желание ждать до последнего и засыпать на кухонном столе. Исчезла необходимость бросать дела, заслышав телефонный звонок, необходимость слышать сухой голос, глубокий и с легкими властными нотками, исчезла необходимость ощущать жесткие губы. Следом пропала нужда в подставке для элегантного зонта, а кресло было передвинуто в другую комнату. Зато появился воздух, свобода стала ощутимой каждой клеточкой тела, а жизнь резко приобрела цвет. Насыщенная гамма из ярко-зеленого, как первые весенние листья и спелые яблоки, небесно-голубого, как чистое небо в жаркий летний день, алого, как клюква или рябина и солнечно-желтого, как одуванчик, окрасила вновь его мир, наполняя забытыми уже давно ощущениями свободы, целостности и гармонии.

Майкрофт ушел, наконец, наверное, поняв все без подтекста, без двойного смысла и намеков, приняв. Навсегда. Ушел, унеся с собой зонт, серебристого цвета, цвета лондонского дождя, шелковый галстук, почти закончившийся флакончик французского парфюма и какой-то очень важный кусочек личной Вселенной. Совсем крохотный, без которого организм может обойтись, но в то же время такой необходимый. Кажется, зовется сердцем.

Часть Вторая.

- Грегори?
- Да, здравствуйте Антея.
- Рада, что вы помните еще.
- Что-то случилось.
- К несчастью..

Он не любит курить. Он просто курит, пристрастился уже. Сигареты помогают снять напряжение и усталость хуже, чем чай, но лучше, чем ничего. Каждый раз он курит, выходя на улицу, не ради каких-то привычек или приципов, нет, просто там удобнее. Там тихо: все ходят курить на аварийную лестницу. Там даже спокойно, несмотря на оживленные улицы мегаполиса.
Особенно он любит выходить курить зимой, когда снежные хлопья падают на асфальт, когда хрустит и переливается свежий снег под ногами и мороз щиплет щеки. Он подолгу стоит под снегопадом, скуривая не две и не три сигареты и задирая голову вверх. Удивительно. Волшебно наблюдать, как из бездны серых туч сыпятся сверкающие хлопья. И если закрыть на минуту глаза, сквозь плотно закрытые веки еще долго видишь серый занавес туч.

В этот раз он курит много и не по привычке, стоя на заледенелом внутреннем дворике больницы, курит, потому что иначе просто не сможет. Когда его жена ложилась на операцию, он не курил и просто мирно улыбался, заверяя ее, что все было хорошо. Когда на его глазах умирали коллеги, получив пулю на очередном бесконечном задании, он не курил.

Пепел летит вместе с окурком в урну. Раньше он любил зиму. Глупо, по-детски, но любил. За морозный ветер, за крупные хлопья снега, за переливы на солнечном свете, за новые сочетания жизненных красок, которые он ждал все три сезона: красно-зеленые у камина перед рождеством, радужные на темно-зеленой елке, перламутровые на снегу и белые на сером асфальте. Когда-то он не знал, что зима может быть еще и цвета грязи, цвета яркого пламени, разбитой машины, ярко-алого, без всяких дополнений, цвета крови и обгоревшего серебристого цвета.

- Считаете, что сигареты могут помочь унять боль?

Он оборачивается, встречаясь взглядом с до боли знакомыми карими глазами, с маленькими льдиночками у края радужки. Холодные, всепонимающие глаза. Ни капли сочувствия или горя, только отрезвляющая констатация происходящего. Он и не думал, что в мире существуют вторые такие. Хотя, если присмотреться внимательнее и под немножко иным углом, то можно увидеть несхожесть во многом. Эти глаза - живые, несмотря на обманчивую безразличность они живые, говорящие. Глаза у Майкрофта были иными, слишком неземными. У людей не может быть такого взгляда, таких глаз, такого равнодушия.

- Нет, но они создают видимость.

Это истинная правда. Сигареты никогда не успокаивают до конца, не обезболивают, зато благодаря их действию, можно создать видимость хорошего настроения и спокойного состояния. Женщина встает рядом, проницательным взглядом по его легкой куртке и озябшим пальцам. Ему совсем немного, совсем капельку интересно, какое впечатление он на нее производит, о чем она думает, что считает. Она не достает сигарет, не курит, просто наблюдает и оценивает, отчего по коже пробегают мурашки. Она не белая и не черная - серая, он бы не приписал ее ни ко злу, ни к добру, но от обычного оценивающего взгляда становится страшно и непривычно. В горле встает неприятный комок.

- Он говорил о вас всего раз, - голос холоден и безразличен, как и глаза. Холоднее льдышек и снега, морозного ветра и стужи. Он морщится, полагая, что у простых людей не бывает такого голоса, столько бесцветности. - Я очень хорошо знаю своего сына, инспектор, и впервые увидела, что он к кому-то испытывает такие глубокие чувства. Не смотрите так, вы не хуже меня это знаете.

Не знает. Не видит и не слышит. Все это слишком красиво, чтобы оказаться правдой. Майкрофт не запрограммирован на любовь, она ошибается. Можно ли назвать любовью ответ ''я постараюсь'', заботу в виде машин, охраны и починенной дверцы шкафа. Можно ли назвать любовью влечение и страсть, слишком крепкий кофе в кофейнике по утрам и теплого пледа на коленях, когда он засыпает в кресле. Можно ли назвать любовью маленькое окошко в загруженном расписании, его окошко? Лестрейд не знает, а поэтому молчит.
Его кусочек личной Вселенной там, за дверями и одной лестницей, рядом с Майкрофтом, а здесь.. Здесь дышится неполной грудью, эйфория от собственной свободы пуста, словно коробка без подарка.. Здесь женщина, чей сын чудом выжил, здесь женщина, у которой есть ответы на все вопросы. Любовь прошла? Если задержать дыхание и прикрыть глаза, то можно увидеть, как солнце прячет свои лучи в короткой стрижке волос, замирает у бровных дуг и уголочков рта. Так правильно. Любовь не прошла, теперь можно и выдохнуть.

Они долго стоят в тишине. Она не спрашивает, не рассказывает, не объясняет, она всего лишь понимает, за что инспектор ей очень благодарен. Часы бьют пятый час утра, скоро рассвет, на который он не хочет смотреть без одного политика.. Совсем не хочет.

Он тушит очередную сигарету и направляется к двери, замирая лишь прямо перед ней. На несколько секунд чтобы спросить одну вещь, которая мучает его с самого начала их встречи..

- А что все же он сказал тогда про меня?

Он не ждет восхвалений в совершенстве, не ждет противоречивых отзывов, и спустя несколько мгновений получает лучший из ответов, такой, какой и должен быть.

- Он сказал: ''Мама, не лезь в мою личную жизнь.''

Его личная жизнь. В починенной дверце, принесенном пледе и холодном ужине. В работе до утра, в слишком крепком кофе, новом галстуке и старом зонте, в нем, в инспекторе полиции.

Лестрейд улыбается, входя в здание больницы и оставляя женщину с наземными глазами по ту сторону двери. Завтра очнется Майкрофт и вернется свобода вместе с кусочком личной Вселенной. А любовь.. она и не кончалась.