Название: Сказка о кошках
Автор: амитей
Фандом: Sherlock BBC.
Рейтинг: G.
Тип: ммм..бред, душевные раскопки, бытовая притча. AU.
Объём: 5059 слов
Саммари: однажды в детстве Грегу рассказали сказку...
1.1.
Началось все с того, что Грегори промочил ноги. Ну.. как обычно – насквозь, так, что даже носки пришлось снимать в прихожей, потому что нехорошо шлепать по ковру, оставляя тяжелые мокрые следы. Чтобы сразу всем стало видно, что вот: он опять перемерил все лужи, и никакие кораблики не могут считаться за уважительную причину, потому что одно дело кораблики, а другое – ноги, и нос, вон, понятное дело, шмыгает, потому что куда же ему деваться… Грегори грустно шмыгнул вышеупомянутым носом и на пробу ковырнул босой ногой ворсинки ковра. Разумеется, бабушка не впечатлилась, потому что уже давным-давно насмотрелась вдоволь на подобное поведение и приобрела к нему повышенный иммунитет. Тот самый, которого, по ее мнению, резко не хватает Грегу, чтобы не подхватить простуду.
Так что, ему все равно пришлось сначала растираться жестким полотенцем, а потом с громким скорбным сопением терпеть, как ему на спину и горло прилепляли пока еще холодный и склизкий горчичник, а потом обматывали его всего колючим шерстяным шарфом. Шарф Грегори не любил даже больше, чем горчичники, и всегда при его появлении становился действительно самым несчастным ребенком на земле. Как ни странно, как раз это обычно на бабушку действовало, но именно тогда, когда уже не было нужно. Хотя… самые волшебные сказки Грегори обычно слушал именно тогда, когда ему приходилось укутываться в колючий шарф…
Сегодняшняя сказка была, пожалуй, самая странная и… волшебная из всех. Бабушка рассказала ему ее всего один раз, и тем не менее, Грег запомнил ее так, словно долго и тщательно учил наизусть. Эта сказка началась с того, что бабушка потрогала его лоб и покачала головой.
- Пышешь, словно печка… Ох, Грег, смотри, как бы тебя не выбрала кошка…
- Кошка? – тут же заинтересовался Грегори, кошек обожавший. Как и собак, и белок, и птичек, и кузнечиков, и светлячков, и вообще всё живое.
- Давай-ка, ложись по-удобнее, - сказала бабушка, внимательно проверила, чтобы шарф нигде не ослаб, подоткнула одеяло и вернулась к своим спицам, - А я тебе, так уж и быть, расскажу эту историю.. раз уж к слову пришлось…
И было ли дело в том, что у Грега действительно поднималась температура, или он слишком устал за тот длинный интересный день… но слова начали долетать до него как сквозь некую дымку, словно во сне, но они все равно оставались необычайно четкими, раз и навсегда отпечатываясь в его памяти…
.
У кошек не бывает хозяев, они сами по себе. Но иногда они выбирают человека, когда им нужно, чтобы кто-то теплый дышал рядом. Если ты достаточно теплый, может случится, что какая-нибудь кошка тебя выберет. Говорят, что у таких людей потом особенный взгляд… Говорят, что они счастливчики. И что они очень несчастны. И все это – чистая правда. Ты должен быть очень-очень особенным, чтобы тебя выбрала кошка. Но все-таки… это слишком большое искушение.
Когда тебя выбирает кошка, первым делом нужно стать невероятно осторожным и внимательным, потому что кошка начнет влиять на твою жизнь. Когда кошка выбирает человека, она обязательно наделяет его особым даром. И это всегда огромное испытание, которое далеко не каждый может пройти. Кошки не могут иначе, такова уж их природа, поэтому следить за тем, чтобы не перейти черту, должен сам человек, потому что и отвечать за то, что поддастся искушению, он будет только сам…
.
- А какое искушение? – блестя любопытными глазенками спрашивает Грегори, и старается затаить дыхание, и не шмыгать носом, чтобы не пропустить ни единого слова из новой сказки.
- А это зависит от того, какая кошка тебя выберет, - улыбается бабушка, - Горчичник не жжет? – Грег мужественно мотает головой и очень старается быть терпеливым и смелым. И очень-очень теплым. Чтобы дослушать про кошек. Бабушка возвращается к своим спицам и продолжает…
.
Если человека выбрала черная кошка, над ним теряют власть все страхи и суеверия, он может рассыпать соль и бить зеркала, ему больше никогда не приснится ни одного кошмара. К этому очень просто привыкнуть, потому что, когда ты ничего не боишься, и над тобой не властны условности и иллюзии, ты начинаешь видеть жизнь такой, какая она есть. А когда ты видишь мир по-настоящему, он принадлежит тебе. А это дано выдержать не каждому… И стоит этому человеку начать считать, что это в порядке вещей или поверить, что его кошка принадлежит только ему, или даже в то, что он теперь принадлежит только кошке и ничему больше не подчиняется... как кошка уходит. Потому что в любом из этих случаев он перестает быть теплым человеком. А другие кошкам не нужны. Рядом с другими они жить не могут. Бывает, конечно, так, что кошка слишком привязывается к человеку, и медлит уйти… а бывает, что не медлит, а просто отказывается его покидать… но даже если она остается рядом, то просто перестает быть кошкой. А позволить кошке перестать быть кошкой, это хуже, чем разбить зеркало или зарыть в землю талант. Это гарантирует, что всю оставшуюся жизнь ты будешь несчастен, и никто тебя больше не спасет от страхов и дурных примет… Да и потом твоя душа будет скитаться неприкаянным призраком и долго-долго не сможет обрести покой. Пока кошка не сможет снова стать кошкой. А это ой как нелегко…
.
- А если она будет рыжей? – снова спрашивает Грег, стараясь ёжится понезаметнее, потому что горчичник начинает впиваться в кожу особенно жалящим теплом, но сказка все равно интереснее, и он точно знает, что горчичник – это еще ничего, потому что бывают ведь вещи и похуже, да?... К тому же, ему не нравится, как грустно вздыхает бабушко, говоря о том, как кошки перестают быть кошками… И, словно подслушав его мысли, она безмолвно усмехается, убивает с его лба влажные волосы и продолжает…
.
О! Тогда следует очень внимательно следить за своей удачей и не позволять ей себя везти. Каждый раз нужно непременно себя спрашивать, насколько ты достоин везения. И, если вдруг поймешь, что что-то было незаслуженным, нужно успеть от него отказаться. Иначе тебя ослепит солнце самодовольства, и ты не будешь видеть больше ничего, кроме темных пятен. Так бывает, когда смотришь на солнце, помнишь? только те темные пятна куда хуже. Они не на сетчатке глаза, а на душе, и так же гасят ее свет. Когда кошка замечает это, она еще может спасти своего человека. Если откажется от его тепла и оставит его. Такие несчастные остаются с огромными дырами в душе, которая становится похожа на старый носок. Если человек сумеет опомниться, он еще сможет их зарастить. Хотя шрамы и тоска по кошке останутся у него навсегда..
.
2.2.
На самом деле, это была длинная сказка, и достаточно поучительная. Но вот ее начало Грег вспоминал чаще всего. Возможно, именно поэтому он не завел в детстве кошку. Потому что ни одна из них достаточно явно его не выбрала. Может быть, именно поэтому он порывом произнес некогда вечные слова, предлагающие руку и сердце. Потому что она была… очень кошкой. Изящной и точеной как египетские статуэтки. Кошки черепахового пестрого окраса, по той же самой сказке, приносили богатство, путешествия и интересную захватывающую жизнь. Жизнь для себя. И так оно и было: они колесили по миру, и деньги не заканчивались, и выиграть в лотерею было так же просто, как обнаружить какое-нибудь неожиданное наследство. И все-таки… Грег все чаще ловил себя на том, что… нет, все было хорошо, только… иногда прохватывало, словно сквозняком. Почти мимолетно, и не почувствуешь, если не заметишь краем глаза, как она смешно морщит носик… Было бы очень опрометчиво сказать, что Грегори Лестрад развелся из-за старой сказки. Смехотворная причина 'моя жена не одобряет мою работу' почему-то кажется куда более веской. Хотя на самом-то деле все было совсем наоборот…
Но Грег никогда не жалел ни о своей женитьбе, ни о своем разводе. Вернее - научился не жалеть. Со временем. Когда, уже после того как затянулись царапины на душе и сердце, жить на работе стало привычнее, чем засыпать в собственной кровати. Уже много позже, когда он смирился с тем, что теперь в его жизни никогда не будет личного помимо рабочего. Он сам отпустил свою черепаховую кошку, которая дарила ему свободу от долга.
Любое расставание с кошкой - это ампутация. Вопрос только в том, насколько ты согласен платить потерей. Поначалу никогда не знаешь, просто кровоточит и болит, но потом, рано или поздно, начинаешь осознавать что-то, помимо страдания, и... и вот тогда наступает момент истины, и ты понимаешь, правильно ли поступил. После операции необходим реабилитационный период, и только тогда ясно, насколько правильно зажило. Насколько нужно и своевременно было радикальное вмешательство.
Через три года после развода, Грег, обзаведясь несводимой синевой под глазами, вечной небритостью, первыми отблесками седины и инспекторским званием, точно знал: все было правильно. Потому что, несмотря на все вышеперечисленное, ему нравилась его жизнь. Он не был безоблачно счастлив, совсем нет, но ... он был нужен, и это того стоило.
Когда он первый раз встретил Шерлока… То есть, когда Шерлок первый раз по-хамски ворвался на его место преступления, был как раз день, когда инспектору перебежала дорогу черная кошка. Он, никогда в жизни не считавший эту примету плохой, и не обратил бы внимания, если бы эта самая кошка – тощая и облезлая, кстати сказать, - не остановилась, прежде чем повернуть за угол, и не смерила его высокомерным светлым взглядом. Грег улыбнулся ее важности, и так и вошел в управление с улыбкой. Чтобы наткнуться на дело о самоубийстве трех маленьких девочек. То самое, которое потом оказалось на совести школьного психолога.
Шерлок был ужасен. Даже в самом адекватном из своих состояний. Шерлок привык говорить без пауз – чтобы оставалась самая минимальная возможность перебить. В свое время, в тот памятный раз, Грег выслушал его именно по этой причине. Не потому, что не смог оборвать. Потому, что вдруг понял, насколько привык этот несуразный долговязый парень, что его перебивают, игнорируют, посылают, не слушают, пожалуй, даже бьют - уж слишком хорошей была у него реакция, слишком ловко он перехватывал руки и вырывался из захватов. Грег, пока еще не начал слышать, что он несет, смотрел на то, как он выскальзывает из хватки Андерсона, и недовольно, но с неискоренимым пониманием видел, сколько нужно было гнобить этого настырного парня, чтобы он автоматически защищался так... эффективно. Грег вздохнул, уже зная, что выслушает его. Какую бы там чушь он ни нес.
Чуши не оказалось. Была сумасшедшая система и очень раздражающая самодовольная манера подачи. Грег старался держать себя в руках и срываться пореже, хотя это было совсем нелегко. Создание в шерлоковском поведении модификации, которая оставалась хотя бы относительно в рамках вежливости, было вопросом долгих лет непрерывной работы. Даже добиться того, чтобы он завязал с наркотиками оказалось проще. Правда, на смену им пришли опыты с человеческим материалом из Бартса, но с этим уже можно было работать. Это было лучше, чем вытаскивать избитое, безвольное тело из очередной помойки. сваливать его на интоксикацию в пустующую камеру, привычно подключать систему, и потом несколько дней непрерывно чувствовать себя долбанным палачом-садистом, потому что пристегнутый к нарам Шерлок, изнывавший от боли и бездействия, вынужден был справляться с этим в одиночестве. В такие дни Грег составлял ему компанию только на время ночи. Не то, чтобы Шерлок позволил бы себе попросить о чем-нибудь подобном, но Грег слишком хорошо знал, что помимо свежих трупов и пищи для ума, этой единственной и неповторимой консультирующей кошке нужно только одно: чтобы кто-то теплый дышал рядом. Особенно, когда становилось совсем темно…
С тем, что его выбрала очередная кошка, Грег смирился спокойно и почти незаметно для себя. Шерлока невозможно было послать куда подальше. Воспитывать, ругаться, третировать, требовать следования правилам – сколько угодно. Только не послать. Хотя, понятное дело, дрессировке, сколь бы гуманной она ни была, этот представитель кошачьих не поддавался. Как и вся их сумасшедшая порода, - иногда тоскливо думал Лестрад, обычно, когда ему приходилось в очередной раз представать перед злонасмешливым серо-синим взглядом другого Холмса. Того самого, который нарушал правила с еще большим пиететом, чем Шерлок, хотя это, видит бог, было нелегко.
Первый раз Майкрофт появился перед Грегом, как раз тогда, когда тот возвращался, впервые упрятав Шерлока в одиночку. Было раннее лето и скелет младшего Холмса был почти неотличим от трупа, особенно, если не иметь привычки к подобным зрелищам. Даже после того, как Грег отмыл его от нечистот и рвоты, Шерлок не стал выглядеть хотя бы относительно прилично, а у инспектора тогда еще не перегорели в душе некоторый эмоции, отличные от спокойного цинизма, с которым он научился впоследствии реагировать на шерлоковские срывы. Тогда он был раздражен, зол, растерян и, пожалуй, даже испуган, потому что ощущение тяжелого, неуклюжего от бессознательности тела на руках было… болезненным. Любое больное существо, к которому ты прикасаешься, ощущается кардинально отлично от здорового. И дело даже не в жаре или судорогах, просто оно _другое_, и ты поневоле пытаешься передать ему частичку своего здоровья, спокойствия, а взамен, видимо, забираешь часть _неправильности_ его тела… У Шерлока тогда была ледяная кожа, и приходилось его кутать и греть, и, даже приняв потом душ, Грег не смог освободиться от ощущения мертвенной тяжелой неподвижности, которую не перекрывала даже судорожная лихорадка холмсовского пульса. Он тогда вышел на улицу, немного подумал, и тяжело поплелся в ближайший бар. Просто потому, что ему было необходимо выпить. Просто потому, что есть в этом что-то чудовищно несправедливое и неправильное – видеть, как ломается человек. Видеть, как ломается кошка. Шерлок был слишком умен. Действительно слишком умен, он не мог не осознавать, что отличается от всех прочих, что ему нужно тепло рядом, что он должен кого-то выбрать. Но какие-то сумасшедшие принципы и еще более сумасшедшая, какая-то запредельная честность не позволяли ему пойти на поводу у своей природы. Возможно, думал Лестрад, заказывая бренди, ему уже довелось кого-то выбрать. Кого-то, кто не выдержал и от кого пришлось уходить. Обрекая на вечные кошмары, оставляя стылой вечно-мерзнущей оболочкой, вместо прежнего, теплого, к которому его потянуло. Да, Шерлок был слишком умен, чтобы не понять, что именно он тому причиной, хоть и не виной. И, со своими вечными упрямством и непримиримостью, он потом – сколько времени, боже мой, сколько? – выживал, стиснув зубы, не давая себе самому себя сломать. Научившись не слышать, как его перебивают, самодовольно вздергивать подбородок, придумав собственную систему мировоззрения, при каждом удобном случае твердить себе, что он гений, долбанный гений, проклятый гений, - какая разница, главное, что он нужен, он приносит пользу, он дышит и будет дышать дальше… и он будет! Еще как будет, долбанный рентгеновский аппарат, и он научится обходиться без этих передышек, когда очередная доза ломает его решительность и упертость.
Вот на этих упрямых и злых мыслях к Грегу за столик - не спрашиваясь, но явно красуясь, - подсел хорошо одетый мужчина с гаденькой улыбкой. Первым делом – Грег запомнил это очень хорошо, видимо как раз для того, чтобы была причина потом над собой потешаться, - ему захотелось опрокинуть на ценные брюки и – обязательно! – на бесценный галстук что-нибудь неотстирывающееся, а потом просто нагрубить и послать. Без причины. Оттого, что муторно на душе и вообще, ну надо же хоть на кого-то сорваться…
Но Майкрофт заговорил вежливо и, поначалу, даже совсем без иронии. Видимо, потому, что сам не спал к тому моменту трое суток, да и устал, если честно-то, от шерлоковских закидонов… В общем, это был первый и единственный раз, когда Грегори сдал младшего Холмса на руки старшему и благополучно об этом забыл.
В следующий раз он увидел Шерлока только полгода спустя. После клиники тот выглядел еще хуже, чем после дозы, и даже Грегу было кристально ясно, что, как бы он ни крепился, он все равно сорвется. Шерлок продержался полтора месяца. Достаточно долго. А потом Грег нашел его в своей собственной квартире. Вернее, на пороге, когда споткнулся об него в темноте. Каторжный труд по отмыванию и приведению в божеский вид, повторился снова. Именно тогда Грег освоил внутривенные уколы и системы.
Именно тогда он первый раз послал Майкрофта далеко, надолго и от души. Именно тогда он – первый и единственный раз – его ударил. Взгляд, которым проводил его с нижнего пролета лестницы Холмс, был тяжелым настолько, что некоторое время – месяца два – Грег был абсолютно уверен, что месть – ужасная, кровавая, коварная и гадкая – непременно его настигнет.
По крайней мере, устало сидя на полу, рядом с постелью Шерлока и обреченно глотая традиционный бренди прямо из горла, думал он именно об этом. А потом Шерлок очнулся и спросил только одно: 'Когда?'
Когда Майкрофт за ним придет. Когда его снова заберет в ад тот, кому Грег его сдал.
И вот тогда пришла пора Холмса-младшего услышать про себя очень много нецензурного и нефильтрованного. Впрочем, мозги он, к сожалению, не утратил, и то, что его никто никуда на этот раз не заберет, понял слове на втором. Поэтому бОльшая часть прочувствованной речи пропала даром. Шерлок закрыл свои дурацкие зенки и тупо заснул. Улыбаясь.
А Грег смотрел на драного, тощего, черного кота, измотанного до последнего предела, и единственное, что чувствовал – медленно кипящую обжигающую злость. Ту самую, которая потом превратилась в цинизм, из-за которого Шерлок завязал с наркотиками и пристрастился к экспериментам над трупами.
Ту самую, из-за полога которой они потом еще полтора года подчеркнуто вежливо общались с Майкрофтом. Ту самую, которая беззвучно рассыпалась в пыль, когда однажды, после очередной до абсурдности корректной беседы, Лестрад и старший Холмс распрощались у ограды парка: Майкрофта ждал ягуар, Грега – двадцать минут прогулки до дома. И все могло бы пройти незаметно, если бы Грег краем глаза не увидел прошмыгнувшего за угол рыжего кота, а случайный, редкий как чудо, солнечный луч, не заставил Холмса мимолетно сморщить нос. Он высветил ворсинки шерстяного костюма, несколько бледных веснушек на щеке и… и солнечную живую патину в обычно-неприметных волосах…
Продолжая начатое движение, Грег повернулся к нему спиной, прошел несколько шагов, завернул за угол и только тогда осторожно выдохнул. Потом ему пришлось прислониться к стене и некоторое время постоять так, потому что ноги не держали. Потом его разобрал совершенно неуместный истерический смех, на протяжении которого в голове теннисным мячиком рикошетила дурацкая мысль: 'Он же рыжий!!! Этот придурок – рыжий!!'. А потом он наконец понял, что действительно увяз по самые уши. И никто его больше из этого кошачьего болота не вытащит. Впрочем, - сказал ему разум, - еще ничего не доказано. Грегори ответил ему нервным смешком и скептическим 'так сейчас и докажем..'
Он остановился у ближайшего лотка и лотереей и не глядя купил несколько разных билетов с мгновенным выигрышем. Потом, отойдя к какой-то скамейке, он сел, достал монетку и начал методично счищать защитный слой. Четыре из пяти лотереек были выигрышными. Старательно не испытывая эмоций, Грег смотрел на них как на окончательный приговор и вяло думал, что с этими Холмсами он точно сопьется. В ближайшее время… У него не возникло даже мысли вернуться и получить выигрыш: на данный момент времени он точно был не достоин ни одной из этих удач. Что ему делать с путевкой на Ямайку, если у него не бывает отпуска, право слово? Зачем ему телевизор, когда он забыл, когда у него было дома время хоть на что-то, кроме сна? Зачем ему горные лыжи в большом Лондоне? Зачем ему деньги, которыми не откупиться даже от пары самых простейших отчетов?... Грег усмехнулся, оставил билеты на скамейке – на кого бог пошлет, - и пошел за очередной бутылкой бренди.
В его ладонях нежился теплый летний вечер, он присел на корточки рядом с давешним рыжим котом, который и не думал от него убегать. Тот оценивающе осмотрел его янтарным взглядом и милостиво подставил лоб в извечно-кошачье-исконном: 'ну как ты не понимаешь, глупое создание: я же тебя выбрал... никуда теперь не денешься'. Грег вздохнул и почесал его за ухом. Кот, посчитав свою миссию по утешению отдельно взятого двуногого с уверенными теплыми руками выполненной, потерся напоследок о его ногу и неторопливо скрылся в ближайшем подъезде. А Грег просто отправился домой.
Если он чему-то и научился в этой своей катавасии с кошками, так это главному: тому, как оставаться самим собой. Во чтобы то ни стало.
NEW!!
3.3.
Салли все делала правильно: в меру пафоса, в меру цинизма, - практически показательный допрос. Грег задумчиво изрисовывал ломаными линиями случайный листок поверх протокола и не слушал. Джим Мориарти, всё как положено - еще кое-где белеющий штрихами пластырей, кисти в наручниках, взгляд волчий, - слушал ненамного внимательнее. Ему было скучно. Безнадежно скучно.
Грег пытался совместить внезапное озарение со своими предполагаемыми дальнейшими действиями. Получалось плохо. Из рук вон плохо, и это раздражало. По-хорошему, по-плохому и по-всякому он должен был подписать протокол, порадоваться тому, что целый сектор британской преступности ликвидирован и, - Майкрофт тому гарантия, - никакой адвокат не сумеет отмазать сумасшедшего итальянца. Собственно, Грег и сам поставил бы все, что угодно на то, что он должен был быть, возможно, слегка уставшим, но довольным. Однако чувство глубокого, чтоб его, удовлетворения запаздывало. И к моменту, когда Салли по седьмому разу начала перечислять прегрешения обвиняемого, Лестрад окончательно и бесповоротно понял, что он не сможет оставить все так, как есть.
И дело было не в доказуемости вины и прочих законодательных или этических реверансах. Разумеется, Джим Мориарти заслужил вообще все кары господни, сколько их есть, и Грег первый бы предложил собственный пистолет, чтобы его пристрелить. Пристрелить, а не запереть за решеткой. Потому что обрекать на долгую и мучительную агонию - это садизм. А он, как известно, палача унижает куда больше, чем жертву.
Но, если быть совсем честным, то дело было даже не в этом. Просто перед Грегом сидела кошка и он не мог найти в себе силы этого не понимать. Сумасшедшая черно-белая кошка, с ассиметричными пятнами на шкуре и темным вызывающим взглядом. Взглядом, который Джим то и дело забывал контролировать, и тогда его глаза становились настолько серьезны, что в манерные интонации не верилось напрочь. В сущности, на его слова Грегу было плевать ровно как на процесс дергания за ниточки, который носил гордое имя мимики Мориарти. Собственно, инспектор и рад бы воспринимать этот ходячий кошачий концерт как все прочие - уникальным злонамеренным маньяком, извращенцем-взрывателем, по которому плачут, обнявшись, электрический стул с гильотиной. Если бы он мог…
Но, глядя на него, Грег упорно видел кошку. Черно-белую сумасшедшую кошку, которая выбрала себе... воистину, это был самый крышесносный выбор в мире. Кто еще, кроме абсолютно беспомощного перед истиной существа, смог бы разглядеть в Шерлоке за общим кошачьим безумием и мелочной въедливостью... сердце. Пылающее, обжигающее, согревающее сердце. В Шерлоке, который и сам себя в этом ни разу в жизни не подозревал.
И, в очередной раз наткнувшись на это знание, Грег почувствовал себя обезоруженным. С точки зрения человека, Мориарти нарушил все законы, какие придуманы, Лестрад подозревал даже, что он проделывал это методично, по заранее составленному в алфавитном порядке списку. Всё так: свершенное ужасно и заслуживает кары. С точки зрения человека.
А с точки зрения кошки, Джим был.. безупречен. Он выбрал себе человека, он отдал ему свой дар. Да еще и сделал все возможное, чтобы его преумножить.
Дар черно-белых кошек – поиск. Дар обрабатывать и чувствовать информацию, дар вестничества, дар не сидеть на месте, дар неуловимых и стремительных движений, похожих на ртуть, и таких же мыслей, за которыми не уследить, даже если смотришь, не отводя глаз. И таких же ядовитых, как уникальный жидкий металл.
Кошка честно и предельно отдала своему человеку все, что у нее было. Она была безупречна с точки зрения собственной логики.
Да вот только 'дорогой Джим' оказался слишком умен. Так же, как Шерлок. Слишком умен, чтобы не осознавать своего влияния. И не понимать, что именно оно в итоге и обречет его на тихое гниение заживо. Но что он мог поделать, в сущности?…
Грег почувствовал, что у него начинается мигрень. Понимание, это же, на самом деле, страшная штука… та самая, которую безумно трудно потом проигнорировать. Он не видел приемлемого выхода. Он не мог отпустить преступника, ему совершенно не улыбалось чувствовать себя виноватым в новых преступлениях. Ведь Джим не остановится, с чего бы ему? А Грег не мог оставить все, как есть, потому что собственное тепло стало бы тогда ядом в его крови, пожирающим его заживо.
Больше всего ему хотелось взять Шерлока за шкирку, выдать ему пистолет или удавку и дать побеседовать с Джимом. Тот бы издевался и сопротивлялся, конечно, как любая кошка, загнанная в угол, но, безусловно, предпочел бы умереть так: быстро и сияюще. Но поди растолкуй единственному консультирующему, что он должен сделать и почему. Это он в уликах умный, а тут будет косить под идиота до последнего. И не сумеет – запретит себе - осознать даже элементарное – рано или поздно в тюремной агонии, от безысходности, стылости скуки или простейшего гриппа, его кошка перестанет быть кошкой. Погаснут глаза, исчезнет из движений жизнь, забудется, иссушится жажда тепла, покалывающая кончики пальцев и не дающая прекратить поиск… кошка перестанет быть кошкой.
И ты лишишься ее дара.
Конечно, у тебя останется твой ум и опыт, возможно, окружающие даже ничего не заметят, в конце концов, ты достаточно профессионален в своем деле и сможешь, пусть затрачивая больше усилий, но все равно, продолжать быть гениальным консультантом. Но исчезнет легкость движений и мыслей, которая так гипнотизирует в тебе, исчезнут озарения, исчезнет неутолимая жажда информации. Со временем ты даже сможешь жить нормальной жизнью. И тебя перестанут звать фриком. Все это не трагедия, в этом даже есть масса положительных моментов… - Грегу нестерпимо захотелось что-нибудь сломать. Чтобы привести себя в чувство. Он бы с удовольствием перевернул стол. Или полчасика провел в тире. Или хотя бы зашвырнул в стену чашку с кофе… Но ничего из этого он не мог себе позволить. Только сидеть, зачерчивать лист ломанными линиями и чувствовать, как внутри беззвучный вой скручивается все в более и более тугую спираль.
Кошка посмотрела на него очередным случайным серьезным взглядом, презрительно повела плечами и вальяжно отправилась в камеру. Допрос был окончен. Грег подписал протокол не читая. И остался на работе. Просто сидел в своем кабинете, пил бесконечный паршивый кофе из пластиковых стаканчиков и запрещал себе двигаться с места, пока не найдет приемлемый выход. Грегори Лестрад не верил в тупики.
Он читал протоколы, вспоминал потоки Шерлоковских излияний, просматривал оперативную съемку. Ему позарез была нужна зацепка. Маленькая щелочка, через которую могла бы выскользнуть эта обреченность. Невидимый клапан, чтобы сбросить жуткое давление, почти доросшее до точки взрыва. Взрыватель, тоже мне, - зло думал Грег, - бомба ходячая…
Если Грег собирался отпустить черно-белую кошку погулять и дать ей найти место для собственной смерти, которое ее бы устраивало, следовало отрезать ей все другие пути. Потому что простить себе очередные случайные жертвы Грег тоже бы не смог. Другое дело, что расплести обратно сеть, сплетенную таким мастером, как Мориарти, было почти невозможно. Потому что у людей не бывает таких запасов терпения и удачливости. И такой смертельной целеустремленности. Обычно.
На кошек совершенно бесполезно ругаться. Даже если они делают вид, что слушают, они все равно никогда не раскаются. Кошка физически не способна представить, что она была не права.
Грег устало спрятал лицо в ладонях. Почему бы ему и правда на пару недель, ну хорошо, на месяц, не поверить в Шерлока, м? Другое дело, что на подготовительную работу придется угрохать десятикратно большее количество сил, но… что делать, если не выходит иначе?
И инспектор отправился к ксероксу. Оставлять Шерлоку оригиналы он, разумеется, не собирался. Новой охапке ребусов по имени 'сконденсируй из этой разрозненной информации необезвреженные активы Мориарти', единственный консультирующий обрадовался, как гопник семечкам, и тут же зарылся в бумаги. Грег понимал, что ему уже надо встать и пойти… ну, куда-нибудь, на работу или спать, но ноги упорно отказывались его держать, а глаза закрывались сами собой.
- Джон! Мы уходим! – крикнул Шерлок откуда-то уже с лестницы, и Грег почти вспомнил, что не должен тут оставаться, когда его укрыли пледом и успокаивающим 'спи-спи…'
Ну и сами виноваты… - вяло подумал Грег, - ну и буду спать-спать…
.
На самом деле это был не первая инспекторская попытка использовать свою удачу на всю катушку. На самом деле, Грег этой удачей пользовался достаточно часто. Разумеется, помня про 'заслужил/не заслужил' и прочие опасности, но.. таков уж кошачий дар, он не умеет быть мертвым грузом, иначе начинает вмешиваться в жизнь сам, и вместо удобного инструмента превращается в дамоклов меч. Так что, использовать его все равно приходится. Но вот 'растягивать' свою удачливость на других, Грег пока не пробовал. А сделать это было необходимо, потому что устроить побег Джиму Мориарти без участия Джима Мориарти… не то, чтобы невозможно, вот Майкрофт бы наверняка смог, но… до подобных высот манипулирования инспектор еще не дожил. К тому же, после двух совершенно убийственных недель подготовки и нейтрализации все еще слишком эффективно действующей благотворительной организации имени 'дорогого Джима', Грег чувствовал, что каждая новая интрига может стать последней каплей для его измотанной психики, и он наконец сорвется.
Что будет потом, он и предположить не мог, поэтому предпочитал не доводить.
Поэтому с самим искомым Джимом Мориарти, Грег говорил даже излишне прямо. Раз уж эта сволочь такая умная, что опутала их чертов остров настолько изящной паутиной, о причинах и следствиях додумает сам, - мстительно фырчал Лестрад, когда натыкался на особо заковыристый узел.
Так или иначе, со своим обвиняемым он говорил 'кратко, емко и по-существу': без всякой предварительной подготовки выдал инструкцию побега и начал зачитывать хронометраж, когда ниточки мимики 'дорогого Джима' пришли в движение и… сказать он ничего не успел.
Потому что Грег очень нехорошо прищурился. На самом деле он бы удивился, узнав, что его глаза способны гипнотизировать не хуже, чем кошачьи.
- Если ты не хочешь получить шанс выбрать свою смерть, то можешь, конечно, сейчас вякнуть что-нибудь на свой вкус, заковаться в наручники и валить в камеру. До суда тебя больше никто не потревожит, обещаю, - инспектор был действительно зол. И вымотан. И вообще ему до смерти надоело возиться с кошками, а хотелось спать и спааааааать. И он действительно мог бы сейчас плюнуть на все, отправить эту стоеросовую черно-белую кошку обратно в камеру и забыть навсегда. Потому что он сделал все, что мог и, если планы собирались рушиться именно сейчас, то, видит небо, совершенно не по его вине.
Но Джим внезапно отключил свой 'режим марионетки'. Есть не так уж много предметов, на которые кошка способна смотреть долго и серьезно. Грегу стоило бы гордиться собой, но у него совершенно не было никаких сил. Сейчас он был способен оценить только то, что Джим его не перебивал и прекратил юродствовать. Кроме того… не так уж просто отправлять кого-то на смерть. Даже во спасение.
Разумеется, он его не поблагодарил. Но разве это было необходимо?...
.
А потом Грег наконец пошел домой. Налил себе бренди в собственный бокал. Опустился в собственное кресло. Укутался запахами собственного дома и закрыл глаза.
- Это было… впечатляюще. – Услышал он абсолютно серьезное и слабо кивнул. Да. Он тоже так думал. Было. Если бы мир сейчас еще не плыл вокруг него накатывающими волнами дурноты, было бы еще более впечатляюще, но нельзя же требовать от себя совсем невозможного?... – Если бы я уже тебя не выбрал, я бы сделал это снова, - продолжил голос за его спиной и на плечи Грега опустились теплые руки, - Но тебе не кажется, что за последнее время ты уже достаточно спал в креслах, и хотя бы на эту ночь можно сделать исключение?...
Грег потом совершенно не мог вспомнить, как очутился в постели. Видимо, это тоже была какая-то специфическая кошачья магия, вроде мурчания или молочного шага. Зато он помнил, как проснулся. И это было одно из самых приятных пробуждений в его жизни…
.
Через месяц Шерлок с Джоном вернулись в Лондон, и всё стало… по-прежнему?..
Тела Джима так нигде и не обнаружили.
Когда приходит время, кошки уходят умирать туда, где их не найдут, - думает Грег. И на самом деле, он боится только одного – дожить до того момента, когда соберется уходить его кошка. Потому что не сможет выбрать из правильного – отпустить и необходимого – удержать.
.
Говорят, что у людей, которых выбрала кошка потом особенный взгляд… Говорят, что они счастливчики. И что они очень несчастны. И все это – чистая правда.